Что «это», не уточнялось.

Аля набрала телефон газетенки. Корреспондент Благонравова? Да, была. Но уволилась. По семейным, так сказать, обстоятельствам. Телефон? Да что вы, милая! Кому он нужен, ее телефон? Все про нее давно забыли – тоже мне, птица!

Аля поехала по адресу газетенки. Остановила молодую девушку, курящую под пластиковым козырьком на крыльце. Та узнала Алю и все не могла поверить своим глазам:

– Вы? Тут? На гастролях?

Глазами хлопала, ладошками хлопала, но телефон Благонравовой дала. Сказала, что Ленка в деревне, у мамы.

Благонравова трубку взяла и, пару минут посомневавшись, согласилась на встречу.

Встретились в кафе на окраине города. Корреспондентка не верила своим глазам:

– Вы? Обалдеть! Какими судьбами?

Аля положила на стол пятитысячную купюру.

– Информация и адрес, – жестко сказала она, – все, что вы знаете!

Та тяжело вздохнула, купюру взяла и, наконец, заговорила.

Да, есть местная семья – любовница (или гражданская жена?) и трехлетний сын Дима. Местная красавица, победительница районного конкурса красоты. Зовут Ангелина. Занимается благотворительностью и поет народные песни. В городе ее любят – вроде тетка не вредная и сердобольная. К тому же набожная. Стоит на службе в платочке, рядом, за ручку, сынок. Поет в церковном хоре. Живет с сыном в загородном доме. Водит машину. Белый «Мерседес», кстати…

– А он? – резко спросила Аля. – Он живет вместе с ними?

Благонравова пожала плечами.

– Ну, я же за ним не следила! В городе его любят, – вздохнула она, – а ее, Ангелину, жалеют.

– Угу, – бросила Аля, – в хоре, значит, поет. Набожная. При этом с чужим мужем спит и детей от него рожает!

Благонравова вздохнула и развела руками.

– Как мне ее увидеть? – спросила Аля.

– Да хоть сегодня, на вечерней службе. Она не пропускает. Храм на Кирочной улице.

– А как узнаю, что это – она?

– Узнаете! – засмеялась Благонравова. – Сразу узнаете! Белая коса из-под косынки ниже пояса. Я же вам говорю – поет народные песни!

– Народница, – усмехнулась Аля, – эх, ей бы еще и вашу фамилию. К такому подходящему имени… Благонравова Ангелина. И сразу – в рай. На белом «Мерседесе».

Благонравова виновато улыбнулась.

– А может, не надо? Подумайте! Вам же… есть что терять! – смущенно сказала она.

– Ему, кстати, тоже, – откликнулась Аля, – или вы сомневаетесь?

Благонравова отчаянно замотала головой.

– Да, вот еще… А почему вы уволились? – поинтересовалась Аля.

– Вам объяснить? – усмехнулась та. – Или не надо? Просто сказали – исчезни. Сгинь, а то будет хуже.

И на глаза корреспондентки навернулись слезы.

Аля вернулась в гостиницу, выпила чаю и легла на кровать. А ведь права эта девочка! Ей есть что терять. Может, не стоит ворошить муравьиную кучу? Может, все это лишнее, зря? Вернуться в Москву, уйти с головой в работу, зажить прежней жизнью, словно ничего не случилось? Закрыть глаза и… продолжать ездить в Парижи, Америки, на острова. Пользоваться прежними благами – а их, ой как немало! Развод – это снова сплетни. Снова проблемы. Головная боль – как жить дальше?

А как жить дальше, зная все это? Нет, не получится. Никак не получится. У нее не получится точно!

Она попыталась уснуть. Тщетно – какой там сон! Если вся твоя жизнь под угрозой!

Она зашла в церковь, когда молодой полноватый батюшка уже нараспев читал молитву.

Огляделась – кучка пресных старух, молодой мужчина с жидкой бородкой. Девушка, совсем подросток – в инвалидной коляске. Пожилая пара – умные, добрые и грустные лица. Она. Высокая, стройная, синий шелковый платок, из-под которого видна толстая, ниже пояса, светло-русая коса.

Прямая спина, маленькая, изящная ножка.

Обошла сбоку – тонкий нос, пухлые губы. Глаза опущены, губы повторяют за батюшкой слова молитвы.

«Замаливает, – подумала Аля, – наделала делов, как говорила Валечка, и замаливает».

Молода, стройна, хороша собой. И это все? Достаточно, чтобы оттеснить ее, Алю? Известную актрису и законную жену? Обычная девочка – таких на пучки по пятнадцать копеек. Обычная! А вот она, Аля, совсем необычная. Умница, красавица, статусная жена. И что с того? Перепрыгнула тебя эта девочка с длинной косой. Легко перепрыгнула – на раз-два-три. Молодость!

Выходит, что так. Грустно выходит. Аля вышла на улицу и села на лавочку. В голове было звонко и пусто. Растерялась. Увидела ее и растерялась. И вот что странно – никакой злости нет. Вот совершенно никакой злости. На нее – нет. А вот на тебя есть, мой дорогой!

Вот и посмотрим, как выйдешь из ситуации. Даже интересно. Святой наш! Благодетель, меценат, человек чести. Доверенное лицо власти. Надежда народа. Сволочь последняя!

Посмотрим тебе в глаза. И послушаем праведные речи.

Только как-то грустно от всего этого… Грустно и нелепо. В который раз нелепо складывается ее, Алина, жизнь!

И почему так отчаянно не везет? Вот почему, а? И нет ответа…

Прижать к стенке – прижать так, чтобы не отвертелся. Руки на стол и – всю правду! Начистоту! Воззвать к совести, припугнуть. Шантажнуть, наконец! Испорчу твою предвыборную кампанию, зайка. Не полюбуешься видом из окна из губернаторского кабинета. А что, они такого боятся. Еще как боятся! Боятся слететь с тех вершин, на которые так долго карабкались. Пусть поваляется в ногах, пусть порыдает! Пусть будет каяться, захлебываясь честными слезами и густыми соплями, дескать, ошибся, с кем не бывает. Исправлюсь! Честное пионерское! Искуплю! Всей своей жизнью, любимая! Только поверь и прости!

А она – она с удовольствием будет смотреть на него, корчащегося у ее ног в предсмертных судорогах. Ох, с каким удовольствием! А потом – нет, подожди, любимый. Чтоб вот так, сразу – и схватились мизинцами? Мирись, мирись? Да бог с тобой, деточка! Я еще… Подумаю. Вот что! А надо ли мне все это? Вот теперь ты подожди, ок?

Она знала – такие вот мачо, мать их, в подобные минуты сразу теряют лицо. Ах, посмотреть бы на него, жалкого… Вот уж удовольствие, право слово! Жалким она его ни разу не видела. Не везло.

Она снова подошла к зеркалу. Яркий холодный искусственный свет гостиничной люстры безжалостно обнажил все то, что путем чудодейственных и упорных трудов и ухищрений ей удавалось так успешно скрывать.

Она увидела далеко не юную женщину, бледную, почему-то отечную, с болезненно искривленным ртом и страдальческим взглядом усталых, поблекших глаз.

– Дурочка! – прошептала она. – Какая же ты, Алька, дурочка! Думаешь, победила? Вытянула счастливый билет? Тебе же положено! Кому, как не тебе? Ты же красавица. Умница. Талантливая. У тебя же такие родители, такие бабушка с дедушкой… Нет, правда. Кому, если не тебе? А что ты выиграла, Аля? Дырку от бублика? Шиш с маслом? Кукиш с солью?