Если бы я не выхаживал Бетти лично, то, возможно, и поверил бы во все эти россказни про обезглавленные трупы, тайный сговор и прочую мерзость. Но у меня есть глаза и голова на плечах. Да и без лишних раздумий понятно, кому верить: прожженной шлюхе, контролирующей Старый город, омерзительнее которого нет места во всем штате, или чистой и хрупкой девушке? С одной стороны – банда проституток плюс шериф с продажными копами, с другой – загнанная девчонка, едва не расставшаяся с жизнью. Я привык становиться на сторону слабого, уже сделал свой выбор.

Говорят, время – лучший лекарь. Мне не повезло. Я воспринимаю его совсем не так. С тех пор как Бетти не со мной, каждый день тянется словно слюна изо рта идиота. Длинно, вяло и безнадежно.

Я все так же штопаю, режу и чищу огнестрельные и ножевые. Выпрямляю и вставляю переломы и суставы, перекраиваю чужие лица, животы, бедра. Все так же не отказываю, когда предлагают заработать на стороне. Ночью езжу предельно медленно. Кто знает, может, судьба снова даст мне шанс, и я увижу ее. Пусть даже опять раненую, избитую, но живую, мою дорогую Бетти. Я сделаю для нее все, лишь бы она была со мной.

Вот только время!.. Оно затягивается, словно хорошо намыленная удавка, наброшенная на мою шею. Иногда мне кажется, что эта милая девочка, которую я вытащил с того света, забрала с собой часть воздуха, которым я дышу.

Теперь я не люблю возвращаться домой. Ночные клубы, загородные вечеринки, мелькание накрашенных глаз, сияние улыбок!.. Иногда во мне просыпается радость узнавания, но тут же гаснет – увы, показалось. Ее здесь нет. Иногда я думаю, что идеальная женщина мне приснилась.

Когда становится совсем плохо, я захожу в ее палату, сажусь на постель. Вдыхаю аромат подушки, где покоилась милая головка. Да, я пью. По преимуществу виски со льдом. Сам с собой у бассейна.

При этом я представляю, что Бетти до сих пор у меня за спиной, в палате. Стоит зайти, не включая свет, и я увижу очертания совершенного тела под тонкой простыней, услышу тихое ровное дыхание. В такие моменты я снова окунаюсь в воспоминания, и лихорадка любви сжигает меня дотла.

Потом я пью еще больше, но виски стекает как вода по моему воспаленному горлу. Я хлебаю его, пока не перестаю ощущать себя живым. Если злой бог придумал несчастную любовь, то добрый дьявол – скотч. Для анестезии. Пару раз я засыпал в ее палате и видел сны, самые сладкие в своей проклятой жизни.

Правда, почувствовать себя совсем одиноким мне мешает невидимое присутствие боевой блондинки. Этакий вооруженный до зубов привет от мамаши Долли. Изредка я замечаю ее отражение в стекле машин, проезжающих мимо. Но стоит только обернуться, и улица за мной пуста. Опять же, следы у дома после дождя.

Однажды на подушке Бетти я обнаруживаю ее белый волос. Не выдерживаю, выхожу и ору. Мол, эй, красотка Шейла, заходи на огонек. Выпьем хорошего скотча, искупаемся в бассейне. Тишина. Не везет мне с женщинами!

Как-то я заявился на работу после душной ночи, напоенной запахами цветущей акации, проведенной в обществе бутылки и стакана со льдом. Голова как в тумане. Погода такая же мерзкая, как и мое настроение.

Уже в холле клиники я замечаю – что-то неладно. Медсестры в коротких голубых форменных халатах не снуют с благожелательными улыбками, а собираются в кучки и весьма возбужденно чирикают о чем-то.

Я регистрируюсь у стойки администраторши. Она испуганно смотрит на меня и говорит, что есть срочный пациент. Тоже мне, удивила!

Я поднимаюсь к операционной. Черт побери! В комнате ожидания сидит сам Сэм Большая Нога. Этот дородный негр в последнее время был одним из доверенных лиц главы синдиката.

Люди говорили про него разное. Дескать, он ослепил своего сапожника, после того как тот сделал ему двадцать пар лучших в мире туфель. Мол, однажды наемный убийца послал в него пять выстрелов в упор, а он сбил его наземь, наступил на голову и раздавил ее, как арбуз.

Я слышал всякое, но твердо знаю одно – Большая Нога всю жизнь в бандах и никогда не лежал на моем столе. Значит, он всегда стреляет первым. За одно это я его уважаю и даже немного боюсь.

Завидев меня, гигант поднимается, протягивает руку и говорит:

– Привет, Мани! Ты уже знаешь?

– Нет, но готов послушать.

– Тут весь город с утра на ушах. Ты должен был узнать одним из первых.

– Не судьба, Сэм. Я пил, пока не отключился. Извини.

– Шефа убили. Так-то вот.

– Шутишь? Да кому такое в голову могло прийти? Его же Китаец охранял!

– Китаец сейчас у тебя за спиной. В этой вот палате, в коме. Эти суки отрезали ему обе руки. Он почти истек кровью, мы нашли его уже без сознания. – Сэм глубоко затягивается сигарой толщиной с мою руку, испытующе смотрит на меня.

Я отвечаю самым невинным из своих взглядов, извиняюсь и захожу в операционную. Установка переливания крови пашет вовсю, раны обработаны правильно дежурной сменой персонала. Но по общему виду изуродованного тела я безошибочно определяю: не жилец.

Сердце больного едва справляется с нагрузкой. На мониторе кардиографа редкие всплески перемежаются длинными ровными линиями. Аппарат искусственной вентиляции легких работает с мерным жужжанием.

Я тут нужен как собаке пятая нога. Если он и выживет, то это будет чудом. Хотя… что делать охраннику, не сумевшему защитить своего хозяина? Для всех он будет оставаться трупом.

Меня поражает другое – края ран. Таких идеальных срезов в природе не бывает.

Я выхожу к Сэму.

Он сразу понимает выражение моего лица и говорит:

– Я думал, ты сможешь привести его в чувство. Мне обязательно нужно узнать, кто это был. Понимаешь? Позарез! Вколи ему что-нибудь, прижги – я не знаю.

– Он в коме, вряд ли вообще придет в себя. Дай ему умереть спокойно.

Но Сэм берет меня за грудки как котенка, поднимает одной огромной лапищей, встряхивает для понятливости и заявляет:

– Мне надо, чтобы Китаец заговорил. Шефу снесли голову одним махом и вытащили всю кассу! Я должен знать, кто это сделал.

Я холодею. Какое-то воспоминание навязчивой мухой жужжит в мозгу. Кто-то снес голову одним махом. Любит убивать острым мечом. Нет – мачете. Странные раны. Бедные мои нервные клетки, загубленные алкоголем! Никак не могу вспомнить, меня сильно мутит.

– Ладно, поставь на место. Уговорил.

Мы заходим в палату. Я смешиваю секретный состав из адреналина и еще кое-чего и делаю инъекцию Китайцу в шейную артерию. Тот судорожно дергается и открывает глаза.

– Кто убил шефа, говори! – Сэм не отличается вежливостью.

Китаец выпучивает глаза так, что они вылезают из орбит. Его губы шевелятся, тело дергается, как от удара током, но ни звука не доносится до наших ушей. Сэм склоняется ниже в надежде услышать хоть намек. Вместо имени убийцы изо рта бедолаги выплескивается фонтанчик крови. В следующее мгновение Китаец обмякает навсегда.