– Господи, Мари, ты так изменилась! Встретил бы, не узнал.

Он тоже изменился. В детстве Питер не был симпатичным, он был маленьким крепышом.

– Давно не виделись, – говорю я.

– Ой, извини, – спохватывается Питер. – Что-то не то я говорю.

Я думаю, что он говорит правду.

– Даже не поздоровался, – говорит Питер. – С возвращением, Мари!

Он улыбается и протягивает мне руку, чтобы помочь забраться на борт.

– Сначала подсади мальчика, – говорю я.

– Какого мальчика?

И только тут я замечаю, что мальчик не спустился со мной по ступенькам. Так и сидит наверху, укутанный в бело-розовое одеяло.

– Спускайся! – зову я его.

Но он не двигается с места, наверное из-за Питера.

– Айлин… твоя бабушка, она ничего не говорила про мальчика.

– Правда?

– Не говорила.

– Наверное, из-за шока, – говорю я и поднимаюсь за мальчиком. – Я подниму тебя и отнесу на руках. Хорошо? – говорю я ему.

После этого поправляю одеяло, чтобы лучше прикрыть лицо мальчика, но перед этим успеваю увидеть его глаза. В них застыл ужас.

– От чего шок-то? – спрашивает Питер.

Я пытаюсь поднять мальчика, но он напрягся и стал твердый, как доска.

– Расслабься, – шепотом говорю я. – Все хорошо. Успокойся. Что с тобой?

Мы должны перебраться в лодку. Сделать это надо непринужденно и очень быстро.

– Ну, не каждый день узнаешь о том, что у тебя появился внук, – отвечаю я Питеру.

– Вау. И то верно. Столько времени прошло! – Питер замечает, что я не могу справиться с мальчиком, и добавляет: – Давай помогу.

Он легко выпрыгивает из лодки и бежит вверх по ступенькам, как добродушный лабрадор. Еще секунда, и мальчик оказывается у него на руках. Одеяло откидывается.

– Господи Исусе, – говорит Питер.

– Приемный братик, – говорю я. – Думаю, это очевидно. И приемный внук. Из Судана. Поэтому папа и не хотел говорить об этом по телефону, ну ты понимаешь.

Мальчик смотрит на Питера. Питер смотрит на мальчика.

– Мари, кроме шуток… Это законно?

– Что значит законно? У него есть документы, если ты об этом. – Тут я решаю рискнуть и с вызовом спрашиваю: – Показать?

– О нет. Нет. Извини. – Питер спускается по ступенькам. – Просто спросил. В наше время лишняя осторожность не помешает. Всякое бывает, сама знаешь, – оправдывается он, а потом спрашивает мальчика: – Ты как, приятель? Чего дрожишь? Никогда не плавал на лодке?

А мальчик действительно дрожит. Его прямо трясет.

– Мы с ним побывали в переделках, – говорю я. – Он не доверяет людям. – Приходится импровизировать: – Мужчинам. Он не доверяет мужчинам.

– Ну, мне ты можешь доверять. Со мной тебе ничего не грозит. Если только ты не нелегал. Того, кто перевозит нелегалов на остров, отправляют на Кровавый камень.

И Питер смеется: ха-ха-ха.

Он ставит мальчика на палубу, я быстро забираюсь следом. Про Кровавый камень не спрашиваю.

– Кстати, – продолжает Питер, – твоя бабушка сейчас председатель Интерджена. Если что, выйдет послабление.

Питер сматывает канат, запускает мотор и мастерски уводит лодку от пристани. Но при повороте лодка все-таки немного накреняется, попав на собственную волну. И вот в этот момент мальчик начинает кричать.

Мальчик кричит.

Крик громче, чем в моем сне. И тянется он гораздо дольше. Мальчик кричит весь путь до острова.

– Ух ты, – говорит Питер. – С ума сойти. Накинь одеяло ему на голову.

Я накидываю одеяло мальчику на голову. Но делаю это не для того, чтобы приглушить его крик, а потому, что вдруг понимаю, что именно заперто в башне его Замка. Маленькая, переполненная людьми лодка. Лодка плывет по морю. Где – не важно. Плывет из одного знакомого и жуткого места в другое – незнакомое, но тоже жуткое. А в лодке родные люди мальчика. Его мама. Его папа. И они тонут. Конечно, они тонут. Поэтому их и не было на картинке, которую он нарисовал в распределительном центре Скитби. Поэтому он путешествовал со стариком. Возможно, он тоже выпал из лодки. Но не утонул, потому что родители надели на него единственный спасательный жилет, который у них был. Они хотели, чтобы он выжил. Его мама очень этого хотела.

«Ты должен выжить!» – вот что она наверняка сказала своему мальчику.

«Помни – мир прекрасен». Это мог сказать ему отец, перед тем как в последний раз показался из-под воды.

В воде барахтается очень много людей. Все в панике. Мальчик мог и не увидеть, как утонула его мама. Корпус перевернутой лодки мог закрыть ее от мальчика и помешал увидеть, как оранжевый платок уходит под воду. Как мне тогда в пустыне помешал джип. Перевернутая лодка не дала мальчику увидеть, как утонула его мама. Возможно, из-за этого он все еще надеется. Она ведь могла спастись. Кто-нибудь мог вытащить ее из воды. Ведь его вытащили. Поэтому он так реагирует, когда видит в толпе оранжевый платок. К этому его подталкивает надежда. И сердце. Сердце не хочет мириться с тем, о чем знает разум. Мы ведь это понимаем, да, папа?

– Да что с ним такое? – кричит Питер.

– Море – убийца, – говорю я, а сама слышу, как стучат друг о друга камни с рисунком. – Оно бурлит и проглатывает людей.

– Что? – не понимает Питер.

Вот почему я с головой накрываю мальчика одеялом. Не потому, что он кричит (с этим я ничего не могу поделать). Не хочу, чтобы он видел море.

Бабушка стоит на молу. Высокая, с прямой спиной, она похожа на короля из сказок, который всматривается в море и ждет, какие корабли приблизятся к берегу. Белые паруса означают жизнь, черные – смерть.

Питер подводит лодку к молу. Бабушка видит меня, видит Питера, видит мальчика. Мальчик перестал кричать. Он сорвал голос от крика. Одеяло свалилось, мальчик смотрит прямо перед собой. Он словно ослеп или в трансе.

Питер бросает бабушке канат, она ловко привязывает его к болларду, но все это время не отрываясь смотрит на мальчика.

Я встаю, чтобы подойти к ней и поздороваться.

Бабушка смотрит мне за спину.

– Кто это? – спрашивает она.

Может, из-за того, каким тоном она это спросила, или из-за того, что она не смотрит на меня, или из-за того, что я проделала такой долгий и длинный путь и очень устала, я отвечаю:

– Это, бабушка, человек.

– Питер? – говорит бабушка.

– Она сказала, что вы в курсе, – отвечает Питер. – Она говорит, что все легально.