Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бабушка смотрит на меня:
– Маленькая обманщица.
Бабушка ведет нас домой. Мы идем впереди, она сзади. Она не вооружена, а так могла бы и под ружьем повести.
Кухня такая же синяя, как ее помню, только меньше. Бабушка садится за стол со старым ноутбуком и показывает Питеру на стул. Мы с мальчиком остаемся стоять. Как в суде.
– Она сказала, что все легально, – повторяет Питер. – Сказала, что у него есть документы.
– А у него есть документы? – спрашивает бабушка.
– Нет, – отвечаю я.
– О господи, – вздыхает Питер.
Бабушка смотрит на Питера:
– Я хочу, чтобы ты знал: всю ответственность за случившееся я возьму на себя. Понял меня?
– Да, – говорит Питер. – Спасибо.
Бабушка смотрит на мальчика:
– Имя у него, полагаю, есть?
Я молчу.
Мальчик молчит.
Я даже не уверена, что он с нами в комнате. В глазах у него пустота. Лицо застыло. Я думаю, что большая часть его сознания еще в той лодке.
– Как тебя зовут? – спрашивает его бабушка.
Нет ответа.
– Откуда ты?
Нет ответа.
– Происхождение?
Нет ответа.
– Он хоть говорит по-английски? – спрашивает меня бабушка.
– Не знаю.
– Ты не знаешь!
– Он немой. – Мне не нравится говорить это вслух. Это грубо, это жестоко и вообще ни к чему. – Но он понимает английский. Он все понимает.
– Неужели? – говорит бабушка и сжимает пальцами виски, как будто у нее разболелась голова. – Мари, ты понятия не имеешь, насколько это серьезно.
Тут она ошибается. Я отлично понимаю, насколько это серьезно. Я думала, что возвращаюсь домой. Какой бы абсурдной ни казалась эта мысль, но я была уверена, что это место – моя конечная цель. Я думала, что здесь меня поймут. Ключи от моего Замка будут у кого-то другого. Здесь можно будет открыть все замки, и я все равно буду в безопасности. И мальчик будет в безопасности. Здесь будет другая, самая настоящая правда. Папина правда. Даже папина красота. И она зальет меня своим светом. Как глупо.
– Пошли отсюда, – говорю мальчику. – Нам здесь не рады. Мы уходим.
– О нет, никуда вы не пойдете. – Бабушка проходит мимо нас и закрывает собой дверь. – О нем надо доложить. Его следует поставить на учет. Немедля. И тебя тоже, если на то пошло. Отказ от регистрации нелегала приравнивается к пособничеству и подстрекательству к преступлению.
На входной двери два замка. Бабушка запирает оба и прячет ключи в правый карман брюк.
Я вспоминаю о том, что выживание – долгая игра.
– Тогда зарегистрируй его на свою фамилию, – говорю я. – На папину. Бейн.
– Этого еще не хватало, – говорит бабушка.
– Это так и есть, его зовут Мохаммед Бейн.
Питер оживляется.
– Да, она и мне так сказала, – подтверждает он мои слова. – Сказала, что родители его усыновили. В Судане.
– Мари, – говорит бабушка, – посмотри на меня.
Я смотрю ей в глаза.
– Твое будущее, уж не говорю о будущем Питера, – продолжает бабушка, – зависит от того, насколько правдивым будет твой ответ на мой вопрос. Твой папа усыновил этого мальчика?
– Да.
– Тогда как получилось, что у него нет документов?
– Их украли. – Я выдерживаю взгляд бабушки. У нее нет ножа, нет пистолета, и она не имгрим. – Вместе с деньгами. Украли мои документы, а вместе с ними и его. Я их вместе носила.
– Ну тогда все в порядке, да? – спрашивает Питер. – Мы сможем доказать, что он не нелегал. Должны же где-то остаться записи. На первом пункте пропуска, например. Если не в Шотландии, то в Англии. Все будет хорошо. Все уладится.
– Не факт, – говорит бабушка. – Со времени объявления независимости усыновление не является гарантией права на постоянное местопребывание. Так что дело не только в документах, тут еще сроки важны. Но закон не имеет обратной силы. – Она смотрит на меня. – То есть если документы об усыновлении были подписаны до объявления независимости… – Бабушка выдерживает паузу. – Мари, его усыновили больше чем два года назад?
– Да, – ни секунды не раздумывая, отвечаю я.
Питер светится от счастья.
– Хорошо, – говорит бабушка. – Значит, на данный момент мы должны представить только промежуточные данные.
Промежуточные – это, наверное, телефонные звонки, выписки и онлайн-формы. Все надо сделать как можно быстрее. За малейшую задержку предусмотрены штрафные санкции.
– Питер, тебе, естественно, придется дать подробные показания.
– Без проблем, – соглашается Питер.
– Но это не минутное дело, – говорит бабушка и снова обращается ко мне: – Почему бы не посетить ванную? Вам обоим не помешает помыться.
Я уже одиннадцать месяцев не принимала ванну.
– Идем, – говорю я мальчику.
Он, скорее всего, тоже одиннадцать месяцев не принимал ванну. Если захотим сбежать через окно, сможем сделать это позже.
Ванная розового цвета. На вешалке висят два полотенца. Большие, белые и даже пушистые полотенца. Я запираю дверь на защелку.
– Садись на пол и не смотри, – говорю я мальчику.
Пока в ванну набирается вода, я раздеваюсь и бросаю одежду на пол. От вещей пахнет мной, могилами и землей.
Мальчик сидит спиной ко мне. Я забираюсь в ванну. Вода горячая. Не теплая, а горячая. Ложусь на спину. Мое худое тело кажется длинным. Я закрываю глаза и концентрируюсь на горячей воде. Чувствую, как она меня накрывает.
Потом беру мыло.
Мыло.
Белое и круглое, пахнет розовыми лепестками.
Намыливаюсь, но глаза так и не открываю. Намыливаю все тело, каждый изгиб, каждую впадинку. Все места, которые не видели мыла почти целый год.
Беру шампунь.
Шампунь пахнет хвоей.
Намыливаю волосы. Стараюсь промыть, пусть и не очень успешно, каждую спутанную прядь.
Потом нежусь в воде, хотя она уже воняет.
Проходит целая тысяча лет. Я встаю и вытираюсь полотенцем. Белым и теплым полотенцем.
Потом говорю мальчику:
– Теперь твоя очередь.
Я спускаю воду и набираю заново. Проверяю, чтобы она не была слишком горячей.
Потом сажусь на место мальчика и прислоняюсь к ванне спиной.