– И отказаться от целого мира, который ты можешь заполучить? – спрашиваю я. – Никогда не подозревал, что ты способна так легко сдаться, Хелена.

Неожиданно у меня начинает вырисовываться собственная идея.

– Ева, – зову я, – пойдем со мной.

Беру Еву за локоть и направляюсь к королю, Хелена следует за нами.

Мои мысли вращаются, словно шестеренки. Король Кристиан IX может быть Тестем Европы, но при этом он страшно непопулярен. Едва приняв корону, он проиграл Пруссии Вторую Шлезвигскую войну, потеряв наши торговые артерии, те самые, за которые умер мой отец. Королевский трон стоит на шаткой почве, подтачиваемый грязными финансовыми махинациями, и король отчаянно пытается выработать новый баланс между своей суверенной властью и парламентом. Ходят слухи, что он намерен даже уступить саму независимость Дании.

Что-то сжимается у меня в груди, словно кулак. Мы не станем такими, как тот мальчик, бессильно стоящий на холоде, на грани потери всего, что у него есть, и с тоской смотрящий на власть и магию, которые огоньком вспыхивают в темном переулке. Если мы правильно разыграем наши карты, у нас всех есть шанс обрести кое-что.

Командир королевской гвардии узнает нас – он видел нас в тот вечер на балете – и пропускает к королю.

– Ваше королевское величество, – приветствую я. – Невероятно рад видеть вас снова.

– Филипп, – отвечает король. – Моя дочь Дагмара благодарит вас за великолепный свадебный дар, который вы прислали ей.

– А вскоре будет изготовлен скипетр для вашего сына, короля Георга I Эллинского, – добавляю я. – Какой счастливый случай, что мы встретили вас здесь, когда только что обсуждали приглашение! Для нас будет большой честью ваше присутствие в Херсхольме на праздничном ужине в честь наступления Нового года. Быть может, моя племянница, Ева, даже сможет выступить перед вами с королевой.

Хелена, стоящая рядом со мной, напрягается и слегка сжимает мой локоть, однако не поправляет меня. И как она может это сделать? Я уже привел свой план в действие.

Ева позади меня слегка пошатывается, и король улыбается с вежливым, но отстраненным интересом.

– Вот как?

Придвигаюсь ближе к нему.

– Я бы хотел обсудить с вами очень важное дело, – произношу я тихо, так чтобы слышал только он. – Кое-что, что поможет вам и всей Дании.

Он смотрит на меня уже внимательнее. Значит, мне удалось разжечь его любопытство.

– Я пришлю официальное приглашение через вашего придворного распорядителя, – говорю я, отступая назад.

– Превосходно, – отвечает король.

– Что ты делаешь? – шипит мне сквозь зубы Хелена, едва мы оказываемся вне пределов слышимости. Ее пальцы на моей руке сжимаются так, что грозят оставить синяки. Я стряхиваю ее руку.

– Даю тебе шанс заставить Бурнонвиля передумать. Что он сможет поделать, если ты поразишь воображение короля и заслужишь высочайшее одобрение? Сделай этот салон как можно более зрелищным. Используй магию, если будет нужно. При поддержке короля ты сможешь изменить облик балета и одновременно прославить имя Вестергардов.

«И будешь держаться как можно дальше от шахт».

Я смотрю на Еву. Ее лицо, озаренное очередной вспышкой фейерверка, выражает нерешительность.

– Так что на здоровье, – заключаю я, слегка хлопнув Хелену по плечу.

– Спасибо, – неохотно отзывается она и смотрит на меня с неприкрытым подозрением. Однако именно сейчас она впервые кажется мне почти красивой. В кои-то веки я не вижу в ней угрозу. Раскуриваю свою сигару и веду их с Евой по извилистым аллеям Тиволи.

* * *

Позже, по пути домой, Ева засыпает, уронив отяжелевшую от усталости голову. Хелена накрывает ее вторым одеялом, и в карете наступает давящая тишина.

Я ловлю себя на том, что снова мурлычу себе под нос песню, и умолкаю. Сначала думаю, что Хелена тоже спит, но потом она тихо спрашивает:

– Зачем ты даришь все эти драгоценности королевскому семейству, Филипп? Какую игру ты ведешь?

Делаю глубокий вдох. Благодаря Алексу Хелена все еще владеет львиной долей наших копей, и, чтобы мой план сработал, она должна хотя бы отчасти поддержать его.

– Я ищу способ попасть в их круг влияния.

– Да. Ты покупаешь возможность наладить с ними связи. Но… зачем? Ради какой цели? Это каким-то образом пойдет на пользу шахтам?

– Ты знаешь, почему Дания выиграла первую войну и проиграла вторую?

Она колеблется, прищурив глаза. Ей кажется, будто я меняю тему, уклоняюсь от ответа на ее вопрос. Но это не так.

– Говорят, что нам вообще не следовало ввязываться во вторую войну… – начинает она.

– Может быть, и не следовало. Но есть ключевая разница между этими двумя войнами. В первой, где сражались мой отец и брат, нам на помощь пришла Британия. Во второй – нет.

– Какое отношение это имеет к самоцветам, Филипп?

Я закрываю глаза и думаю о в одночасье замолчавших птицах.

Война.

Я думаю о трупах.

В окопах рядом со мной был человек, который владел магией. Он напомнил мне о том мальчике в переулке и о том, как тот щелкал пальцами.

По моему телу пробегает дрожь.

Я думаю о первом мертвеце, которого увидел в жизни. В тот вечер в морге, куда меня привел Теннес.

– Это было для тебя так ужасно? – мягко спрашивает Хелена. – Война?

– Ты когда-нибудь испытывала страх, Хелена? – спрашиваю я. – Ты знаешь, что у него есть вкус?

Когда был маленьким, мне казалось, будто я знаю, что такое страх: я беспокоился за мать и брата, боялся умереть от голода. Но это это было абсолютное уничтожение и унижение. Осязаемый страх оставил у меня во рту сырой привкус плесени, когда я впервые испытал его. Пушки, заряженные картечью, свист пролетающей мимо шрапнели, люди с иссеченными лицами. Санитарные повозки, устеленные соломой, из которой можно было выжимать кровь.

– Филипп… – начинает Хелена, но ее слова едва долетают до меня. Я наполовину снова там. Я не стал платить за то, чтобы какой-нибудь бедолага-крестьянин занял мое место на поле боя в той второй войне, как заплатили многие богатые люди, подобные мне.

Может быть, я пытался стать достойным памяти моего отца, по-прежнему шагая по жизни в тени своего брата. Может быть, мне казалось, будто я заслуживаю этого после того, что случилось в шахте. По окончании битвы при Дюббеле повсюду были разбросаны человеческие фекалии – бомбы уничтожили походные сортиры, – и эти фекалии смешивались с разлагающимися останками, порождая тифозную заразу. Грязь, дерьмо и размазанные мозги.

У меня в памяти отчетливо отложился момент, когда птицы перестали петь.

В копях и на войне это явный знак того, что смерть рядом.