Свиток «Воздушного смерча».

Вырвавшаяся на волю стихия обиженно завыла, а я с силой вбил руки в пол.

Читал в книгах, что есть такое понятие, как «глаз бури». Мол, в центре урагана, какой бы свирепый он ни был, всегда царит покой и даже светит солнышко.

Так вот, то ли в свитке такая опция была не заложена, то ли мне не повезло попасть в самый центр, но спокойствием вокруг и не пахло.

Ещё секунду назад вокруг меня находились стены уютного домика, а сейчас эти самые стены, вместе с песьеголовыми, кружились в воздухе.

А вместе с ними и все остальное — посуда, мебель, телеги…

И с каждой секундой смерч всасывал в себя все больше и больше песьеголовых.

Двигаться во время такого буйства стихии было бессмысленно, поэтому я держался за пробитый пол и молился, чтобы смерч не сорвал и его.

Я, кончено, не прочь почувствовать себя Алладином на ковре-самолете, но не в этот раз!

К тому же, дело ещё осложнялось тем, что в меня постоянно били чертовы молнии.

Спору нет, кинжальный плащ меня очень выручил, но сейчас я чувствовал себя, как курица-гриль, обернутая в фольгу…

И это я ещё успел кинуть на себя Оберег Воздуха!

В общем, эти пять минут показались мне целой вечностью, и если бы я не боялся повторить участь окружающих меня песьеголовых, я бы давным-давно сорвал с себя этот чертов плащ.

А когда резко все закончилось, я и думать о нем позабыл.

До сквера оставалось всего-ничего, но падающие с неба обломки домов и визжащие от ужаса песьеголовые не облегчали задачи.

Я ещё никогда так быстро не бегал, как сейчас. Уворачивался от сыпящихся на голову «гостинцев», перескакивал спонтанно образованные завалы и баррикады, уклонялся от вездесущих пилумов!

А у самого сквера меня поджидала неполная манипула псов…

— Да где ж вас всех хоронить-то…

К счастью, псы, вместо того, чтобы встретить меня плотным строем, наоборот рассредоточились по всей улочке.

Видимо, чтобы не зацепить друг дружку.

В любое другое время, у них бы обязательно получилось, но не сейчас.

Самое сложное было — уклониться от пилумов. Ну а когда я поравнялся с первыми легионерами, уже заносящими над головой свои клинки, я, не сбавляя хода, активировал плащ.

Всего в него было вшито три круга стальных пластин, и тут же я выпустил первый.

Дзанг! Дзанг! Дзанг!

Отмахнулся от вялого удара клинком, выхватил расколотый щит и швырнул его перед собой.

Дазнг! Дзанг! Дзанг!

Второй слой разлетелся ровно в тот момент, когда на землю повалились первые псы.

Со стороны, наверное, это выглядело жутко — бежит себе человек, а вокруг него падают на землю десятки песьеголовых.

Дазнг! Дзанг! Дзанг!

Третий и последний слой пластин я выпустил чуть ли не в плотную к последнему ряду легионеров.

И, положившись на Грань Крепости, тяжело побежал вперед.

Бежал напролом — сквозь кусты, газоны, молодые деревца. Можно было, конечно, вилять зигзагами, но на это уже не было физических и моральных сил.

— Вон он, парни!

— Арбалеты, готовь!

— Это что, духи что ли?!

— Де Вега сюда! Огнём их, огнём!

— Эй, Денебери, давай к нам!

Я бежал, и с моих ресниц срывались слезы радости и облегчения.

И дело было даже не в том, что я выжил, а в том, что добрался до своих.

В то место, где тебя ждут и встанут горой.

По кинувшимся за мной псам ударила цепная молния фон Аэра, защелкали арбалеты, а в духов полетели один за другим два огненных шара.

Меня же, стоило добежать до ближайшего распахнутого окна в четыре руки втащили в дом и тут же сунули в руки зелье Бодрости.

— Герман и фон Корос? — выдавил из себя я, чувствуя, как на меня наваливается сильнейший эмоциональный и физический откат.

— Прибыли полчаса назад.

— Полчаса?!

По моим субъективным ощущениям весь мой забег занял минут пять.

— А рассвет скоро?

— Часа два, — воин со шрамом, тянущимся через глаз, сунул мне в руки флягу, — вот, горяченького хлебни!

Я машинально взял, сделал глоток душистого травяного отвара и благодарно кивнул.

— Спасибо.

— Это тебе спасибо, медицина, — усмехнулся воин и показал на свой шрам. — За глаз.

— И за руку, — усмехнулся арбалетчик, выцеливающий кого-то из окна. — С пальцами оно сподручней стрелять-то!

— И за ногу, её отдельно в сапоге принесли, а ты её пришил…

— И за брюхо! Я когда кишки обратно вталкивал, думал все, добегался. А ты их так ровно уложил, что парни говорят я постройнел, ха-ха!

Я сидел на каком-то табурете, слушал грубоватую и местами неуклюжую речь воинов и глупо кивал в ответ. Кивал и надеялся, что в темноте не видно, как по щекам текут предательские слезы.

Возвращение домой, неожиданные признания-благодарности вояк, физическая и эмоциональная усталость все-таки взяли своё.

В голове мелькали было мысли, что мужчины не плачут, но сейчас мне было плевать.

Наверное, такие моменты ценишь только, пройдясь по самому краю.

Ещё недавно я несся сквозь ряды врагов как ледяной наконечник копья, сейчас же… меня растопило этой грубоватой добротой и искренней благодарностью.

В кадетском корпусе я видел, что это такое издалека и даже успел чуть-чуть к нему прикоснуться, но сейчас, спустя сколько-то там дней обороны Лютиков я наконец-то понял, что такое… Боевое братство.

Когда готов порвать любого за своего товарища, когда сдохнешь сам, но вытащишь соседа из-под огня, когда за каждую жизнь бьешься как за жизнь своего брата!

И сейчас, сидя в темной комнате, и слушая негромкие признания и слова благодарности от повидавших виды мужиков, я как никогда ощутил себя на своем месте.

Дома.

И я знал, что это чувство останется со мной до конца жизни.

Когда из рук выскользнула фляга я не заметил.

Почувствовал только, что съезжаю с табурета, а меня подхватывают сильные руки и бережно укладывают на тут же постеленную лежанку.

Когда вокруг находятся братья, можно не опасаться за удар в спину или неожиданную атаку врага.

И я, наверное, впервые за все время проваливался в сон, ощущая… безопасность.

Меня ждало бескрайнее кладбище, массовое упокоение немертвых и подпитка Сети, а после пробуждения штурм песьеголовых и операционная, но на душе царил покой и умиротворение.