– Отсюда не вылезет! – сказал он торжествующе, опасливо поставил банку на дно штуковины, закрыл ее крышкой и защелкнул зажимы. – Это я скороварку у поваров взял… Прочная, говорят!

– Очень вовремя, – констатировал Бессмертных. И правда: раздался приглушенный звук бьющегося стекла, и в купе угрожающе загудело – внутри скороварки комар всё-таки сумел расправить крылья. – Теодор, ну что?

– Через пару минут сможет изъясняться, – ответил тот, тщательно отирая пальцы носовым платком. Что он делал с камердинером, неизвестно – все смотрели на комара, – но бедолага теперь взирал на Немертвых с откровенным ужасом. – Итак? Не валяйте дурака, любезный, после такой процедуры вы даже петь сможете. Правда, недолго, – добавил доктор справедливости ради.

– Я-а-а… – проблеял камердинер.

– Я же говорил, петь сможете… – удовлетворенно проронил доктор. Камердинер заерзал. Теодор спросил участливо: – Чешется? Немудрено… Потом почешетесь, когда сдуетесь немного, а пока извольте побеседовать с господином следователем.

Камердинер безнадежно уставился на Бессмертных.

– Как вы могли слышать, – невозмутимо сказал тот, – мы установили, что самостоятельно проникнуть в купе комар не мог. Вы, судя по всему, имеете какое-то отношение к этому происшествию. Прошу, излагайте!

– Что… излагать? – прохрипел камердинер.

– Вашу версию событий, – ответил следователь.

Тот вздохнул и начал рассказ. По его словам выходило, что он пришел к хозяину узнать, не пора ли подавать завтрак, но застал его спящим. Тогда камердинер решил вернуться немного попозже, поправил господину Сверло-Коптищеву одеяло и уже направился к двери, как вдруг услышал зловещее гудение. Обернувшись, он с ужасом увидел того самого комара и бросился прочь из купе, надеясь, что чудовище изберет его и не тронет хозяина, но умудрился зацепиться полой сюртука за ручку двери, застрял, начал звать на помощь, но всё же пал жертвой страшного насекомого…

– А почему господин Сверло-Коптищев без сознания? – поинтересовался Дэвид, стремясь реабилитироваться в глазах начальства. – И откуда у него такая шишка на лбу? Вы что, за комаром с молотком охотились и случайно попали по хозяину? И почему у вас чернила на виске?

Судя по тому, как забегали глазки камердинера, дело и впрямь было нечисто.

– Вот что, любезный, – произнес Бессмертных по-прежнему спокойно, – не знаю, что с вами сделал наш любезный доктор, но, как я понимаю, скоро вы снова утратите дар речи. Придётся повторить процедуру, верно, Теодор?

– Обязательно, – подтвердил тот, явно наслаждаясь спектаклем. – Но, боюсь, в этот раз потребуется что-то более сильнодействующее. В здешнем лазарете такие средства вряд ли найдутся, придется сходить за моим саквояжем…

– Н-не надо… – пролепетал, бледнея, камердинер. – Я… я расскажу…

– Мы внимательно слушаем, – ласково улыбнулся Бессмертных. Дэвид тоже оскалился, подражая начальству, но это, в отличие от многообещающей усмешки Немертвых, большого впечатления не произвело.

Итак, камердинер солгал. Всю ночь его мучила бессонница, и на рассвете он взялся за бумагу и чернила. Произведя кое-какие подсчеты, он, опрокинув чернильницу, в ужасе схватился за голову (тогда, видимо, и перепачкался): по всему выходило, что грядет самая настоящая катастрофа. Не железнодорожная, а финансовая, но от этого не менее страшная и неотвратимая – об этом буквально вопияли все бумаги. Присланный телеграфом чудовищный счёт за ремонт рояля, так бесцеремонно сброшенного на платформу этими грубиянами-гвардейцами… Расходы на лечение… Временная нетрудоспособность хозяина… Они буквально балансировали грани разорения! (Сверло-Коптищев всецело отдавался работе и не слишком следил за своими финансами, оставляя это на откуп управляющему, а тот оказался простоват и успешно вложил средства хозяина в финансовую пирамиду заезжих гастролеров… впоследствии сбежавших.) Поправить это обстоятельство было решительно невозможно: камердинер рассчитывал, что страховка за травмы, полученные от салонного рояля, хотя бы частично покроет расходы, но обнаружил, что оной страховки хозяину не полагается, поскольку тот полез в рояль по собственной инициативе, да при этом еще пренебрег техникой безопасности… Спасибо, хоть рояль остался цел, не пришлось платить за ремонт еще и этого инструмента!

Залезать в долги камердинер считал неприемлемым. Да и с чего их отдавать, эти долги вместе с грабительскими процентами? Если бы удалось получить страховку…

И тут у него родился гениальный в своей простоте план. Большой Королевский экспресс славится своей безопасностью, верно? Даже на этих треклятых болотах пассажирам ничто не угрожало, так уверяли сотрудники паровозной компании. И если это утверждение опровергнуть, то… Как знать, не окажется ли руководство этой самой компании перед выбором: запятнать репутацию экспресса или… заплатить пострадавшему отступного? За неразглашение, так сказать!

В этот момент камердинер посмотрел в окно, за которым роились злые и голодные комары, и план оформился окончательно. Дело было за малым.

Он знал, что Сверло-Коптищев редко просыпается к завтраку. Вернее, если бы он мог работать, то просыпался бы еще до рассвета, но теперь предпочитал поспать подольше. Немного времени у камердинера было.

Неслышной тенью проскользнув к купе хозяина, он вошел внутрь. Ему повезло – Сверло-Коптищев действительно спал, причмокивая губами (видимо, ему снилось что-то очень приятное, вроде атласных розочек на чьем-нибудь декольте). Камердинер тихо закрыл за собой дверь и на цыпочках прокрался к окну.

Он хорошо продумал план, даже сумел отключить датчики, но вот отвертки подходящей не нашлось. Ничего, даже и перочинным ножом он сработал отлично!

За окном зловеще гудел комариный рой. Насекомые чувствовали, что за бронированными стенками вагонов скрывается много вкусного, но добраться до поживы не могли, и это их удручало…

– Цыпа, цыпа… – прошептал камердинер, чуть приоткрывая форточку.

Самый крупный и наглый с виду комар, словно расслышав его, подлетел ближе. Камердинер поманил его пальцем, ни на что особо не рассчитывая, но насекомое живо послушалось. Оно напоминало волка по весне – мохнатое, тощее, голодное и очень злое…

– Сюда, сюда, – еле слышно манил камердинер. Он мог бы этого и не делать: почуяв запах человека, вожак ринулся в узкую щелочку, протиснулся сквозь нее, а за ним ломанулся и весь рой.

Камердинер в ужасе отпустил ручку форточки, та захлопнулась, отрезая оголодавшую комариную орду. Те могли лишь разочарованно биться хоботками о бронированное стекло.

Вожак же, шлепнувшийся на столик под окном, как раз встал на лапки и недовольно помотал головой. Вид у него был довольно-таки ошалелый – и немудрено, его едва не придавило закрывающейся форточкой!

– Давай, давай, куси! – прошипел камердинер, показывая на сладко спящего Сверло-Коптищева. Стоило бы взять комара и посадить его на хозяина, но по понятным причинам он боялся дотрагиваться до насекомого.