Абражевич не поддался общей тенденции, не втянулся в веселый, соблазнительный процесс передела собственности. Тому было несколько причин. Во-первых, Василий Васильевич был умен и осторожен и с юных лет подозрительно относился к тому, что вроде бы само лезло в рот. Во-вторых, вырос он отнюдь не в партийном инкубаторе с теплым обогревом, где до выпада в живую воду обреталась поголовно вся пиранья поросль. В-третьих, хорошо знал и помнил, чем закончился бешеный поход хунвейбинов в Китае.

Его родители были обыкновенными советскими тружениками, причем с уклоном к социальному мазохизму. Оба работали в «закрытом ящике», дружно верили в объявленный еще Хрущевым коммунизм и радовались каждой малой житейской удаче – новому холодильнику, купленному в кредит, полученным от предприятия шести соткам, бесплатной путевке в санаторий по линии профсоюзов, как нищий радуется обнаруженной в мусорном баке золотой монетке. Вдобавок отец сильно закладывал за воротник, пьяный становился свиреп и непредсказуем и метелил для вразумления своего отпрыска широким солдатским ремнем за любую оплошность. Так продолжалось до тех пор, пока повзрослевший до срока Василий, отличник и комсомольский активист, не подсыпал однажды отцу в питье крысиного яда, отчего Абражевича-старшего на два месяца скрючило диковинным параличом.

Об этом случае, когда пришлось переступить через родственные узы и огрызнуться, Василий Васильевич не мог вспоминать без смеха. У отца намертво заклинило шею, а туловище, руки, плечи, напротив, приобрели какую-то неукротимую верткость. Забавно было глядеть, как за столом он раз за разом проносил мимо уха полную ложку. Оклемавшись, отец кардинально изменился: стал молчаливым, боялся лишний раз взглянуть на сына, видать, все понял. Впоследствии, уже после развала Союза, Василий определил отца в хороший, обеспеченный всем необходимым дом для престарелых, где старый пьяница в конце концов удавился тем самым ремнем, которым в молодости лупцевал сына. Отец оставил ему письмо, где значилось только одна фраза: «Что б ты сдох, крысёныш!»

Запоздало осмысливая свои непростые взаимоотношения с отцом, Василий Васильевич пришел к выводу, что не иначе как по соизволению Божьему в их личной судьбе сбылось гениальное философское пророчество, высказанное одним из умнейших демократических мальков того периода: только когда старики вымрут, новые поколения смогут зажить по-человечески.

Главная удача ждала его впереди. На торжественных мероприятиях по случаю безоговорочной победы нового, молодого и повально поддерживаемого народом президента, куда Василий Васильевич был зван больше по ошибке, нежели по необходимости, его заметил бывший коллега по комсомолу и нынешний преданный соратник победителя выборов. Обнялись, поздравили друг друга с победой и разошлись в разные стороны. Эти объятия и дежурные фразы кем надо были услышали и по-своему осмыслены. Уже через неделю Василий Васильевич сидел в отдельном кабинете (этом самом), где на двери рядом с его фамилией значилась какая-то странная должность, не упоминавшаяся больше нигде: советник, координатор, консультант по связям.

* * *

Нынешнее утро началось у Василия Васильевича нескладно. Несуразность была в том, что он худо помнил, как закончился вчерашний вечер, а это случалось с ним крайне редко. Похоже, предвыборная кампания по завоеванию депутатского мандата и кресла его же и доконает. Конечно, от организационных вопросов и предвыборной агитации никуда не денешься, но все эти рекламные шоу, плановые и внезапные пирушки, тайные вечери и прочие заигрывания с народом колотили, точно молотом, по его наследственно вялой печени. Крутился ужом, отлынивал, где мог, но куда там! Испокон веков очки в политике набирают через собутыльников на а-ля фуршетах либо через тюремную решетку. Человеческие сердца покупают не рублем, а состраданием и ощущением того, что твой избранник такой же простой мужик, как и ты сам.

Василий Васильевич сладко потянулся, открыл глаза и… обомлел. Рядом в постели валялась какая-то незнакомая голая девка. Стыдоба-то какая! А если жена увидит? Однако быстро вспомнил, что жена Валюшка с дочкой накануне улетели в отпуск на Кипр.

Пока отмокал в ванной, вспоминал, что сегодня суббота и никаких важных мероприятий вроде бы нет. Кроме одного, вечернего: предвыборного выступления перед деятелями отечественного искусства. Он избегал публичных спичей, при большом скоплении народа всегда чувствовал себя неуверенно: позвоночник сигналил о повышенной опасности, да и нужные слова, интонация давались с напрягом, но ничего не поделаешь. Как говорится, взялся за гуж…

Сейчас такой исторический период, что нельзя пренебрегать депутатской ксивой. И не глупее его люди без этого моментально «сгорали синим пламенем». Депутатство – хорошая страховка, которая при любом раскладе дает возможность маневра. Этакий запасной черный ход на случай внезапного окружения. Так что придется немного попотеть.

Похмельная тревога не утихала. С пакетом ледяного молока из холодильника подошел к окну и выглянул из-за шторы. Машина с охраной на месте. Павел Николаевич побеспокоился, молодец мужик. Но близко подпускать его нельзя. А посвящать в сокровенные тайны тем более. Абражевич для него – бог и царь. И пусть тот знает свое место. Уголовник! Вчерашние пешки, не успев заблаговременно пролезть в дамки, так и прут нынче из всех щелей. Дай, дай, дай! На-кося! Выкуси!

На кухню выползла красивая незнакомая девица, небрежно завернутая в махровое полотенце. Абражевич уставился на нее с тупым чувством узнавания:

– Ты еще здесь? Как ты вообще здесь оказалась?

– Василек! – прощебетала порочное создание. – Какой ты с утра неприветливый! Налей поскорей своей девочке водочки, а то трубы горят!

«Хороша стерва, – подумал Абражевич. – Груди торчат, как пушечные ядра, фотомодель, что ли?»

Достал из холодильника початую бутылку «Немиров», поставил на стол.

– Ты кто, говори?!

– Василек, родной, да мы же с тобой всю ночь любовью занимались. Неужто не помнишь?

– Врешь ты все, – укорил Абражевич проститутку, – неприлично для девушки обманывать. Я в таком состоянии, как вчера, мизинец до носа не дотянул бы.

Красотка жеманно закатила томные глаза к потолку:

– Василек, да ты сам не знаешь, какой ты супермен. Три раза! И рвался в четвертый, но уснул – вот те крест святой! У меня таких мужиков отродясь не было.

Польщенный Абражевич присел к столу:

– Ты хоть не заразная?

– Обижаете, сэр!

– Имя?

– Алеся Брониславовна, с вашего дозволения.

«Ну ничего, – подумал Абражевич, – кажется, нормальная телка, не оторва».

– Налейка мне, Лесенька, глоточек.

Опохмелились по-доброму: девица – полной чашкой, а Абражевич – десятью граммульками. С утра водка – что третья мировая война! Поболтал с девицей и восполнил вчерашний провал в памяти. Оказывается, Алесю он подцепил около полуночи в престижном шалмане в Старом городе, но был уже сильно бухой. В шалман закатился в одиночку, только с тремя «бычарами». Эти трое их сюда и доставили. Сама по себе Алеся была элитной проституткой, но, собрав немного денег, собиралась оставить это занятие. Успела закончить институт иностранных языков, именуемый нынче лингвистическим университетом, работала в школе преподавателем, но разве на эти деньги достойно прожить можно? Вот и пошла на приработок, затем втянулась. Очень хочет «завязать», остановиться, и в этом ей Василий Васильевич обещал вчера помочь.