– И… для чего ему все это было нужно? Этому… Вадиму Павловичу? Так, кажется?

– Вадиму Павловичу это было нужно, чтобы Азизов ему поверил. И вошел с ним в сговор для совершения особо опасного преступления. В данный момент я возглавляю бригаду, которая это преступление расследует. Вера Николаевна, я не хочу вас обижать, но согласитесь: если ваше имя служит паролем для сговора двух преступников, это что-то да значит. Вы согласны?

Новлянская долго ничего не отвечала. Наконец взглянула Рахманову прямо в глаза:

– Андрей Викторович… Сначала попробую объяснить свою позицию. Так сказать, с предельной ясностью. Никаких противозаконных поступков, а уж тем более преступлений я не совершала. Моя совесть абсолютно чиста. Далее. Я вполне допускаю, что некий Вадим Павлович, входя в сговор с Азизовым, использовал факты моей личной жизни. Эти факты не являются военным секретом. О многих женщинах, в том числе и обо мне, наверняка много судачат. И будут судачить. Ну и что? Разве я в этом виновата?

Взгляд Новлянской казался совершенно искренним. Но Рахманов ему не верил; он прекрасно знал, на что способна женщина, если хочет скрыть свои чувства, и особенно такая женщина, как Новлянская.

– Не виноваты. И все же вынужден предложить вам очную ставку. С Азизовым. Чтобы устранить расхождения в показаниях. Вы готовы?

– Пожалуйста. Для этого не нужно быть готовой. Его что, привезут?

– Сейчас я его приглашу. Он в соседней комнате. – Снял трубку, попросил привести Азизова.

Войдя в кабинет, Азизов прежде всего посмотрел на Новлянскую. Кивнул. Новлянская ответила легкой улыбкой.

Рахманов показал на стул:

– Роберт Арутюнович, пожалуйста, садитесь. Вы приглашены для очной ставки с Верой Николаевной Новлянской. Вы ведь ее знаете?

– Знаю. – Усевшись, Азизов приложил руку к сердцу: – Вера, рад видеть.

Новлянская снова слабо улыбнулась.

Рахманов сказал, разгладив протокол:

– Роберт Арутюнович, в показаниях Веры Николаевны и ваших… касающихся известного вам Вадима Павловича, возникло некоторое несоответствие.

– Несоответствие?

– Да. По словам Веры Николаевны, она не знает никакого Вадима Павловича.

– Я сам не знаю, Вадим Павлович ли он. Я же объяснил.

– Вера Николаевна вообще не знает человека, описанного с ваших слов. Шестидесяти лет, выше среднего роста. Полного, со светлыми глазами. И шрамом под подбородком. Как это объяснить?

– Ну… – Азизов замолчал. Отвернулся, делая вид, что разглядывает что-то в окне.

Поймав взгляд Новлянской, Рахманов сказал:

– Хотите что-то спросить?

– Хочу.

– Пожалуйста. Вообще, можете поговорить друг с другом. Я мешать не буду.

Новлянская мягко обратилась к Азизову:

– Вот уж от кого не ожидала, Роберт Арутюнович, так это от вас. Навязываете мне какого-то Вадима Павловича.

– Верочка… Я никого вам не навязываю.

– Навязываете. Мало того, впутываете в какую-то историю. За что? Объясните?

– Вера… Клянусь, я вас никуда не впутываю. Просто… меня самого впутали.

– Вас впутали, но я-то здесь при чем?

– Вы ни при чем.

– Тогда в чем же дело?

– Верочка… Ну встаньте на мое место. И представьте: ко мне приходит человек, передает от вас привет. Когда я начинаю его расспрашивать, выкладывает все.

– Что, все?

– То, что может знать только ваш хороший знакомый. Кто вы, что вы. Где работали. Ну и остальное…

– Все же, что «остальное»? Например?

– Например, какие были привычки у вашего мужа. Или там… какую номенклатуру вы мне отпускали в свое время. И так далее.

– Потрясающая осведомленность.

– Да… – Азизов пригладил волосы. Он явно был не в своей тарелке.

– И чего же этот человек от вас добивался? Говорят, вы вошли в преступный сговор. Причем поводом для этого послужила ссылка на меня. Я не ошибаюсь? Роберт Арутюнович? Ответьте, пожалуйста!

Азизов промолчал. Новлянская посмотрела на Рахманова:

– Андрей Викторович, вы слышали сами. У Роберта Арутюновича нет ничего, кроме неких подробностей обо мне. Которые ему рассказал некий человек. Вы следователь, разберитесь. Очень вас прошу.

– Постараюсь разобраться. И все-таки, может, вы от кого-то слышали об этом человеке? Скажем, краем уха? Случайно?

– Нет. Говорю со всей ответственностью. Не слышала. Не видела. Не знаю. И прошу установить истину раз и навсегда. Уж пожалуйста!

В кабинете наступила тишина. Новлянская прищурилась:

– Роберт Арутюнович, и все же вы поступили некрасиво. Погорели – так не нужно впутывать знакомых. Вы меня замарали. Понимаете? Ни за что, ни про что.

– Вера, вы же не знаете, что было…

– Не знаю. И знать не хочу. Но есть правило: трудно, отбивайтесь сами. Будьте мужчиной.

– Верочка… Клянусь, я этого не хотел.

– Хотели, не хотели, уже не имеет значения. Ладно, не будем больше говорить на эту тему. Андрей Викторович, я еще нужна?

Рахманов медлил. Конечно, все это могло быть инсценировкой, но могло быть и правдой. В облике, складывающемся из показаний Азизова, Люки и Новлянской, прослеживается общая манера. Вадим Павлович действует очень продуманно. Не оставляя ни единого следа… Да что там следа… Даже намека на след!

Новлянская демонстративно посмотрела на часы.

Рахманов улыбнулся:

– Нужны еще всего на два слова. Роберт Арутюнович, подпишите протокол и можете идти.

Азизов подписал протокол и вышел. Рахманов не спеша перелистал дело. Нашел фотографии Клюева и Шитикова. Положил на стол перед Новлянской:

– Посмотрите. Может быть, вы кого-то из них видели? Скажем, случайно. Мельком. У кого-то из знакомых. Не спешите. Это очень важно.

Новлянская довольно долго изучала снимки. Покачала головой:

– Никого из них никогда не видела. Даже мельком.

Подумал: Новлянскую можно отпускать. Правда, у него был еще один возможный вопрос. Возможный, потому что этот вопрос ему самому кажется шальным. Впрочем, что он теряет? Спрятав фото, спросил:

– Вера Николаевна, среди ваших знакомых нет такого Лотарева?

Интересно… Новлянская явно медлит с ответом. Вот те на… Неужели она знает Лотарева? Сказал, небрежно закрыв папку:

– Если вам трудно вспомнить, могу помочь. Молодого художника Лотарева, выпускника Суриковского института.

Новлянская знает Лотарева. Точно. Она в растерянности. Вот поправила коротко остриженные волосы: