Олег сделал почти полный круг, постоял на том месте, где Вера первой увидела псов, но сейчас поблизости не было ни души, ни живой ни мертвой, только ветер подвывал наверху, шевелил ветки берез, и с них летели желтые листья. Один спланировал мимо лица, упал чуть в стороне, там что-то неярко блеснуло — темное, длинное, точно нитка старых бус. Олег подошел, присмотрелся, присел и осторожно двумя пальцами зацепил и поднял обрывок черной, усеянной блестками бахромы. Подержал так перед глазами, всмотрелся в глину и увидел рядом еще один, наполовину втоптанный в грязь, но гораздо больше предыдущего, так бывает, если неосторожно наступить на подол и резко рвануть ткань. В данном случае на шаль, черную, длинную, с блеском и переливами, с густой бахромой по краям, на ту самую шаль, что купила Вера у кудрявой рыжей магички. Еще обрывок, еще — шаль точно в клочья рвали, Олег разглядел немаленький лоскут на стенке ямы, рядом с круглыми дырами, отступил, завертел головой по сторонам. Вера была здесь в ту ночь, была вместе с Мардасовым, а вот что произошло дальше — он сам свалился в могилу или девушка «помогла» ему, да еще и земли сверху накидала, чтоб не вылез. А тот рвался, еще как рвался, хватался за все подряд, в том числе и за край шали, и порвал ее. Значит, Вера стояла на самом краю и сама могла оказаться внизу.

Олег отошел к соседней ограде, привалился к ней, просто смотрел на груду земли и дерна перед собой и все крутил в пальцах блестящий легкий обрывок. Мысли и эмоции куда-то подевались, он ничего не чувствовал, не радовало даже осознание собственной правоты — что догадался, сообразил, нашел, прошел пусть даже по старым следам и попал в «яблочко», но что от этого толку. Он знает только, что Вера прикончила здесь Мардасова и еще вчера ночью была в городе, пристрелила четырех собак и каким-то образом убедила оставшихся заживо сожрать Ермохина. Вопрос в том, что она будет делать дальше…

Олег оторвался от ограды, шагнул к куче земли и осторожно, чтобы не испачкаться в глине, выудил из мокрой массы нечто темное, гладкое, никоим образом не вязавшееся с остальным натюрмортом. Вытер находку о траву, покрутил в пальцах и сообразил, наконец, что это свеча, огарок, но довольно большой, свеча из черного парафина, из тех, что он в изобилии видел на колдовской ярмарке. Фитиль черный, обугленный, значит, свечу зажигали здесь, и таких свечей было несколько.

Олег решил обойти все еще раз, но сделать успел лишь несколько шагов — со стороны памятника с книгой раздались голоса, за ветками кустов он увидел двух женщин — высокую и вторую, полную, на голову ниже первой. Обе негромко переговаривались и шли точно к полузасыпанной могиле. Олег, не желая попадаться им на глаза, скользнул назад, обежал заброшенную, заросшую сиренью могилу и остановился, пропуская женщин. Те неторопливо прошли мимо, скрылись за деревьями, пропали из виду, но Олег не торопился, стоял на месте, точно прирос к земле — с памятника из-за жесткой бурой листвы на него смотрела Вера. Не сегодняшняя, а точно это была ее детская фотография, но скулы, подбородок, губы, даже улыбка — сомнений не было, он видел девушку такой, какой она была лет пятнадцать назад. Сходство оказалось потрясающим. Олег не обращал внимания на усилившийся дождь, стоял, не в силах отвести взгляд от выцветшей полустертой фотографии на гранитном памятнике, потом очнулся, потянулся вперед. Раздвинул ветки, сломал несколько, отшвырнул в сторону и прочитал едва заметную, золотую на черно-красном камне надпись: «Алдашева Анна». Глянул вправо, на портрет молодого серьезного мужчины, постоял так с минуту. Одно лицо с Верой и девочкой на соседней фотографии, и даты смерти близко — один и тот же год, февраль, только у Ани начало месяца, а у ее отца, Алдашева Михаила, если верить надписи под портретом, середина, отца и дочь разделяли две недели.

«Кто-то мстит за Алдашевых». — Олег поправил ветки, положил свечной огарок и черный обрывок на траву, отошел к березе, привалился к ней спиной и не сводил с памятника глаз. Мысли, догадки, предположения поднялись, как ил со дна взбаламученной реки, и моментально улеглись. Все было слишком просто, все понятно и страшно, тот посетитель форума прав, когда говорил о мести, но не знал, что у Алдашева было две дочери. Одна лежит в земле рядом с отцом уже почти два десятка лет, а вот вторая… Олег все пытался вспомнить, под какой фамилией Вера записывалась на тренировки, но бросил эту затею. Неважно это, неважно и незачем, фамилия у нее может быть любой, сменить ее или купить паспорт сейчас не проблема, и мало кому придет в голову заявиться на кладбище и рассматривать фото на памятниках заброшенных могил.

Олег подошел к ограде, присмотрелся — здесь чисто, мусора нет, только сирень привольно буйствует, но тут без топора не обойтись, чтобы все в порядок привести. И Вера была здесь не раз до того, как наткнулась в темноте на разрытую могилу, уж больно уверенно двигалась девушка в темноте, но шла не к своим, шла проверить… То ли ждала, когда поблизости свежая яма появится, то ли сама заказала, могильщики — ребята сговорчивые, за работу берут наличными, подробностями не интересуются. Можно, конечно, найти их, потолковать, но времени нет. Витя-Хохлома получил свое, и черт с ним, Ермохин, оплативший отцовские грехи, тоже. Остается третий, и может, в эту самую минуту кто-нибудь уже строчит на местном форуме что-то вроде «в болоте нашли дохлого Шестакова с простреленной башкой». Может, строчит, а может, и нет, но Шестаков — кандидат в преждевременные покойники, это и кошке ясно.

Ясно еще и то, что о смертях подельников ему известно, и беречь себя местный олигарх будет очень тщательно. Охрану удвоит, это минимум, это азбука, и мстителя попытается найти своими силами, не обращаясь к услугам полиции. И найдет ведь, не дай бог, он-то с холодной башкой на охоту выйдет, а вот Вера… Если сделает глупость — ей конец, у нее, в отличие от сестры и отца, даже могилы не будет.

И пока Олег пробирался по мокрой траве, пока шел по дорожке к воротам, пока ехал домой, думал только об одном — Шестакова Вера пристрелит, но не из-за угла, а в упор, в лоб, всадит пулю в точку между бровями, если подберется к нему на расстояние выстрела. Если раньше не остановят. А раз такое дело, надо найти ее первым, и способ только один — следить за Шестаковым. День, два, неделю, сколько понадобится, стать на время его тенью, его телохранителем и киллером одновременно, ибо если не врет народная молва, то эту мразь не собакам — тварям покрупнее скормить бы надо. Гиенам, например, они человека вместе с костями сжирают, ни клочка не остается, ни ошметка, хоронить нечего, и все в навоз потом уходит.

Дома для очистки совести Олег первым делом включил ноутбук и открыл вчерашнюю тему. Сообщений прибавилось аж на две с половиной страницы, вторая половина дня ознаменовалась сенсацией — Ермохина, оказывается, уже закопали, не дожидаясь приезда его отца. Закопали по-быстрому, без огласки, суетливо, как вора или самоубийцу, точно боялись чего или торопились избавиться поскорее от обглоданного собаками трупа. А папаша не смог приехать на похороны своего младшенького выродка, ибо сам лежал в гробу — о случившемся в парке он узнал по телефону, не справился с управлением, вылетел на встречку и въехал на скорости под двести под брюхо груженой фуры. То, что осталось от Ермохина-старшего и его «бэхи» предпоследней модели, какой-то остряк назвал «консервы», по этому поводу немедленно разгорелась разборка, стороны виртуально поливали друг друга концентрированной субстанцией известного происхождения. Олег выключил ноут и пошел умываться, от души надеясь, что известие о ДТП — это не шутка. И второй или третий раз в жизни всей шкурой реально и грубо прочувствовал смысл слов «высшая справедливость» и подумал, что некто всемогущий наверху, пожалуй, заслужил свечку. И получит ее, как только Кременецкий разберется с земными делами, и что на все про все у него осталось шесть дней.