А вот Павел Бжастовский, или, как переводили его фамилию на белорусский язык, Берестовский, свои идеи воплотил. Хотя Павловская Республика получила официальный статус в 1791 году, провозгласил ее Бжастовский 10 марта 1767 года. В том же году, как приобрел Мерачь и ужаснулся бедности и забитости своих новых холопов. Итак, все граждане Павловской Республики провозглашались равными, каждый бесплатно наделялся землей, каждый мог быть выбран на любую должность. Законодательная власть передавалась двухпалатному сейму, исполнительная — министерствам. Как принято при демократии, все вопросы решались большинством голосов. Во главе стоял президент… Догадайтесь, кого граждане Павловской Республики выбрали на эту должность? Правильно, Павла Ксаверия Бжастовского. К тому же пожизненно. И саму Мерачь переименовали в Павлово.

Нетрудно представить, как окрестные шляхтичи насмехались над чудаком соседом. Хотя эксцентричных людей на нашей земле хватало всегда. Кто дорогу солью посыпает, чтобы на санях, запряженных медведями, летом проехаться, кто заставляет крестьян на латыни изъясняться… Как говорили предки, «шляхцiц на загродзе роўны ваяводзе». То есть в своих владениях что хочет, то и творит.

Но намерения новоявленного президента были тверды. Планы ясны. Вопервых, он освободил крестьян от панщины, заменив ее чиншем, специальным налогом. Министерство финансов имело банк, который впоследствии перешел на собственную валюту. Да, да, в Павловской Республике чеканились свои деньги! Правда, неизвестно, насколько они имели хождение за ее границами. А границы охраняли войска. У военных — эффектная униформа: черные папахи с красным верхом и белой окантовкой по краям, белые жупаны с латунными пуговицами, добротные сапоги со шпорами. Все своего производства. Войско было необходимо, потому что всякое государство имеет право объявлять войну и должно быть в состоянии себя защитить. В случае войны предусматривалась возможность сзывать ополчение.

Конечно, в демократической республике были бесплатное образование и медицинское обслуживание — то есть школа и больница. Ну и свой флаг и герб. Имелся и летописец — как и следует представителю этой профессии, он остался неизвестным. Но оставил текст «Павлово от 1767 до 1795, одним домашним приятелем описанное». Это произведение было напечатано в 1811 году в Варшаве и Вильнюсе на польском языке.

Согласитесь, столько лет существования такого государства — это уже достойный результат. И даже невероятный, учитывая, какие страсти кипели тогда на наших землях, разрываемых на части политическими группировками. Во время восстания 1794 года под руководством Костюшки крестьяне Павловской Республики выслали в повстанческие отряды 150 воинов, за свой счет снарядили две пушки…

Но жернова истории перемалывают даже драгоценные камни. Вскоре Бжастовский вынужден был продать имение… Правда, говорят, он поставил покупателям условие, чтобы прежний уклад жизни сохранился, чтобы продолжала действовать принятая в 1791 году Конституция Павловской Речи Посполитой. И фактически карманная республика просуществовала до 1824 года, пережив войну с Наполеоном. Только по указанию из СанктПетербурга крамола была ликвидирована, свободные граждане из Павлово переведены в состояние крепостных.

Павел Ксаверий Бжастовский пережил свое государство на три года. Он оказался в эмиграции, жил в Риме, Дрездене. Писал публицистику. Умер в возрасте 88 лет. Могила его не сохранилась.

Более того, не осталось и памяти о Павловской Республике. Историк Станислав Терехин пишет: «У канцы XIX стагоддзя адзiн з выдаўцоў часопiса „Лiтва i Беларусь“ вiленскi лiтаратар I. Обст наведаў Паўлава, але, на яго вялiкае расчараванне, нiхто, нават сiвыя дзяды, нiчога не маглi яму расказаць пра Паўлаўскую Рэспублiку… Толькi стары прыходскi святар успомнiў, што ў яго да нядаўняга часу захоўвалася манета з гербам сялянскай рэспублiкi, ды i тая дзесьцi згубiлася».

(1746–1828)

Если бы мы с вами могли перенестись в Минск середины XVIII века, в котором воеводой был Ян Август Гильзен, а буйный шляхтич Михал Володкович сорвал проповедь ксендза Облочинского, приведя на площадь перед кафедральным собором «медведей, обезьян и ряженых цыган», мы непременно гденибудь на улицах, в гуще любопытствующей толпы, приметили бы шустрого голубоглазого школяра Минского коллегиума Михала Мицкевича.

Уж тот «вьюноша» не преминул бы полюбоваться интересным зрелищем. И на место пробился бы самое выгодное.

Спустя много лет Фаддей Булгарин напишет о нем, что он «мог бы быть героем весьма занимательного романа, если бы жизнь его была вполне известна», а автор популярных романов Крестовский — что это «один из замечательных авантюристов, почти современник знаменитого Калиостро».

Юный Михал Мицкевич (вошедший в историю как граф Валицкий) родился в 1746 году в бедной шляхетской семье, и выпал на его долю век плаща и кинжала. Михал приходился родственником Фаддею Булгарину, поскольку даже воспитывался за счет фаддеевого богатого дяди, кравчего Бучинского. Минский коллегиум, потом — учеба в Могилеве… По достижении 18летнего возраста, как свидетельствует Булгарин, опекун вручил Михалу «бричку, четыре лошади, саблю, ружье, пару пистолетов; дал кучера и мальчика для прислуги; снабдил постелью, бельем и несколькими парами платья», а также дал 100 червонцев и несколько рекомендательных писем в Вильно и Варшаву.

Крестовский утверждает, что еще по обычаю молодому человеку для вразумления перед вступлением на самостоятельную жизненную стезю всыпали 100 плетей, уложив на ковер, как полагается шляхтичу.

Но, может быть, Крестовский просто плохо понял мемуары Булгарина, который уверяет, что как раз его родственник подобного напутствия и не получил.

Впрочем, нас интересует одно — честолюбивый талантливый молодой человек отправляется на завоевание мира!

О следующих 20 годах жизни Михала скажут: «Исчез, как камень, брошенный в воду».

От этого камня были, однако, вполне заметные круги.

Именно в этот период своей жизни Михал во всех тонкостях овладел искусством игры в бильярд и карты.

О, это были не просто игры! Это был образ жизни. Играли везде — в светских салонах и трактирах, магнаты и простые солдаты, в разрешенных местах и подпольно. В кураже даже не считали монет: обычной ставкой была «стопка» — рюмка, наполненная золотыми монетами.

Разумеется, поначалу у будущего графа получалось не все: во всяком случае, после приключений в Минске (где Михал, кстати, поработал вицерегентом в местных судах), Кракове и Варшаве он, проигравшись вдрызг, оказался в качестве маркера в трактире Лемберга, нынешнего Львова.

Волею случая туда явился известный магнат, земляк Михала князь Ф. Сапега. Был он чрезвычайно богат и чрезвычайно эксцентричен, поговаривали, что Эжен Сю именно с него списал образ князя Родольфа из «Парижских тайн».

Михал смог заинтересовать земляка своей особой, вероятно, продемонстрировал и блестящую игру. А еще он обладал тем, что более всего ценил тот век — умением остроумной и занимательной беседы.