Мы выгрузили лошадей из самолета и загнали в поджидавшие их автофургоны в рекордное время. Билли явно хотел не меньше моего скорее разделаться с этим делом. Уже через полчаса после приземления я переоделся — снял свитер, надел пиджак и, распахнув стеклянную дверь, вошел в здание аэровокзала. Я стоял и смотрел на Габриэллу. Она продавала куклу в национальном платье, показывала покупателю ее юбки — верхнюю и нижнюю, лицо ее оставалось сурово-сосредоточенным. Тяжелая черная прядь волос упала ей на лоб, когда она наклонилась над прилавком и тихо покачала головой в ответ на слова бортинженера Майка, который и был покупателем. При виде Габриэллы у меня защемило сердце. Я не мог представить, как через три часа улечу назад. Вдруг, словно ощутив на себе мой взгляд, Габриэлла подняла голову, увидела меня, и лицо ее осветилось широкой, радостной улыбкой.

Майка явно удивила такая перемена, и он обернулся, чтобы понять причину.

— Генри! — воскликнула Габриэлла, в ее голосе прозвучала радость. — Привет, дорогой.

— "Дорогой"? — удивился Майк, и его брови прыгнули вверх и вниз.

— С недавних пор я удвоила свой английский запас слов, — пояснила мне Габриэлла по-французски. — Теперь я знаю два слова.

— И самые важные, надо заметить.

— Эй, Генри, — воскликнул Майк, — если ты умеешь с ней объясняться, то спроси насчет куклы! У моей старшей дочери завтра день рождения, и она начала собирать такие вот штучки, но я понятия не имею, понравится ей эта кукла или нет.

— Сколько ей?

— Двенадцать.

Я объяснил ситуацию Габриэлле, и она, кивнув, тотчас же достала другую куклу, с более симпатичным личиком и ярче одетую. Она завернула ее, а Майк стал отсчитывать лиры. Как и у Патрика, его бумажник был набит валютой разных стран, и он усыпал прилавок немецкими марками, прежде чем нашел то, что хотел. Кое-как собрав свои купюры, он поблагодарил Габриэллу на примитивном французском, сунул сверток под мышку и отправился в ресторан на втором этаже. В самолете нас обычно кормили упакованными ленчами, но Майк и Боб предпочитали обильные и неторопливые трапезы на земле.

Я же вернулся к Габриэлле и попытался утолить мой собственный голод долгим взглядом и прикосновением к ее руке. По ее ответной реакции я понял, что для нее самой это было нечто вроде чашки риса для голодающего из Индии.

— Лошади прибывают в два тридцать. Тогда и начнется погрузка. После этого я, наверное, смогу вырваться ненадолго, если мой босс задержится на ленче.

Габриэлла со вздохом поглядела на часы. Десять минут первого.

— Через двадцать минут у меня перерыв на час. Пожалуй, устрою-ка я перерыв на два часа. — Она повернулась к девушке в соседнем магазинчике "дьюти-фри[6]". После недолгих переговоров она весело объявила: — Я отработаю за Джулию лишний час в конце, а она заменит меня днем.

Я поклонился в знак благодарности сменщице, на что та ответила быстрой белозубой улыбкой, показавшейся особенно ослепительной на мрачноватом фоне винных полок.

— Хочешь перекусим вон там? — спросил я, показывая туда, куда удалились Майк и Боб, но Габриэлла покачала головой:

— Слишком людно. Меня здесь все знают. Лучше съездить в Милан, если у тебя есть время.

— Если лошади приедут раньше, пусть подождут.

— Вот именно! — одобрительно кивнула она, и уголки ее рта поползли вверх.

Тут в зал хлынула толпа прибывших пассажиров, и они стали толкаться у прилавка Габриэллы. Я отошел к бару-кафетерию в другом конце зала и решил переждать там эти двадцать минут. За одним из столиков в одиночестве сидел Ярдман.

Он жестом пригласил меня присоединиться, чего я не сделал бы по своей воле, и порекомендовал, чтобы я заказал, как и он, двойной джин с тоником.

— Я лучше выпью кофе.

— Как вам будет угодно, мой мальчик, — махнул он рукой.

Я неторопливо осматривал просторное помещение аэровокзала: стекло, полированное дерево, длинная терраса. По одной стороне рядом с кондитерским прилавком тянулась стойка, где подавали кофе, пиво, молоко и джин. Дальше, за одним из столиков, тесной группкой спиной ко мне сидели с кружками пива Билли, Альф и Джон. «Два с половиной часа такого отдыха, — подумал я, — и у нас будет веселенькое возвращение».

— Ваши партнеры не приехали? — спросил я Ярдмана.

— Задержались, — вздохнул он в ответ. — Но должны подъехать к часу.

— Вот и хорошо, — сказал я, имея в виду свои собственные проблемы. — Вы не забудете спросить их насчет Саймона?

— Саймона?

— Ну да, насчет Саймона Серла.

— Ах да, Серл. Разумеется, мой мальчик, спрошу.

Из служебной двери вышел Патрик, поздоровался с Габриэллой через головы покупателей и подошел к нам.

— Выпить не желаете? — спросил его Ярдман, указывая на свой стакан.

Он лишь хотел проявить учтивость, но Патрик возмущенно фыркнул:

— Нет, конечно.

— Почему?

— Я думал, вы знаете. Нам запрещается летать, если хотя бы за восемь часов до этого мы принимали алкоголь.

— Восемь часов? — удивленно протянул Ярдман.

— Да, а после хорошей вечеринки — сутки, лучше двое.

— Я этого не знал, — растерянно произнес Ярдман.

— Распоряжение министерства авиации, — пояснил Патрик. — А вот кофе выпью.

Когда официантка принесла кофе, он бросил туда четыре кусочка сахара и стал мешать кофе ложечкой.

— Мне вчера понравилось на скачках, — сказал он, улыбаясь одними янтарными глазами. — Я опять пойду. Ты когда скачешь в следующий раз?

— Завтра.

— Тогда не выберусь. А когда еще?

Я посмотрел на Ярдмана и сказал:

— Это зависит от того, когда у меня командировки.

— Вчера я ездил в Челтенхем, — обратился Патрик к Ярдману с присущей ему открытостью, — и представляете, наш Генри пришел четвертым в Золотом кубке. Очень интересное зрелище!

— Так вы хорошо знакомы? — спросил Ярдман.

Его глубоко посаженные глаза не были видны за стеклами очков. Косо проникавшие лучи солнца высвечивали каждое пятнышко на его желтоватых щеках. Я по-прежнему не испытывал к нему никаких определенных чувств: ни привязанности, ни неприязни. Работать с ним было просто, он вел себя достаточно дружелюбно, но оставался для меня загадкой.

— Да, мы знакомы, — сказал Патрик. — Мы познакомились в одном из полетов.

— Понятно.

К нам подошла Габриэлла. Поверх темного форменного платья она надела замшевое пальто. На ногах у нее были черные лакированные туфли без каблуков, а в руке сумочка. Аккуратная, собранная, самостоятельная девушка, почти красавица, которая относилась к работе всерьез, а к мужчинам — как к развлечению.