воспитывалась в мире, где нет никаких господ. А смотреть свысока на окружающих, только потому что им платишь? Ну это как-то не этично, что ли.

Решив, что успеет еще это обдумать, девушка выбрала самый простой путь. А именно — подхватила на руки Глена и отправилась с ним «смотреть лошадку».

* * *

Закрыв за госпожой дверь, Альма села на лавку и внимательно посмотрела на Ирену.

— Ну, рассказывай, птичка моя.

— Простите?

Женщине вдруг стало не по себе. Она никого и никогда не пускала себе в душу. Но крестьянка смотрела так, будто все уже знала.

— Когда на сносях была, муж тебя бил?

Ирена скрестила руки на груди, будто желая защититься от проницательного взгляда.

— Бывало… Значит плохой женой была.

— Но мальчонку потом будто не трогал? В сундук прятала?

— Под кровать. — отозвалась женщина и тут же прикусила язык. Меньше всего ей хотелось вызывать жалость. Да и вспоминать вечно пьяного мужа, с его жалобами на горькую жизнь… — Но это не так важно. Глен ведь и раньше почти не ходил. Разве только еле-еле, держась за руку.

Альма глубокомысленно кивнула.

— И жили вы в темной конуре, без окон, где-нибудь на уровне земли?

— Снимали каморку в подвале. — Ирена поежилась, вспомнив холодные каменные стены и вечную промозглость, которая въедалась в кожу. Она всегда чувствовала, что в таком месте просто нельзя жить. Но выбора особенно не было, так жили все вокруг.

Ей еще повезло, что удалось выбраться. Пока муж был жив, он даже выходить никуда не позволял. А за каждым ее шагом бдительно следила свекровь — злобная костлявая старуха. Даже выносить Глена, подышать свежим воздухом, приходилось тайком.

Если супруг узнавал, то жестоко бил за такие прогулки, называя беспутной девкой. Приходилось терпеть. Куда ей было податься? Без денег, с ребенком на руках… А потом муж замерз в сугробе и свекровь выгнала ее вон. В самые холодные дни, зимой.

Ирена хорошо помнила свою растерянность. Все могло бы закончиться очень плохо, но им с Гленом повезло. Чудом, не иначе, удалось устроиться прачкой, в хороший дом…

Все это женщина могла бы рассказать, но не стала. И Альма, видимо, поняла.

— Ладно, не буду более тебе в душу лезть. Вижу, там еще совсем не зажило. Скажу прямо, сынка твоего можно на ноги поставить.

— Лекарь говорил, что у него медленная кровь. — отозвалась Ирена.

— Большей глупости никогда не слыхала. Мальчонка у тебя хороший, просто он еще не дошел.

Полюбовавшись ее растерянностью, крестьянка принялась объяснять:

— Вот смотри, цветок когда в землю посадишь, ему и солнышко нужно, и удобрение хорошее, и ветерок. А накрой его ведром, так он и зачахнет. Но человек все же не растение, а еще немного и как тесто. Что вылепишь — то и будет. Я научу, как его правильно проминать, чтобы каждая жилка на место встала. И кутать его так не надо, весна на дворе, а робятенок в одеяле.

— Глен мерзнет…

— Вот чтобы не мерз и не кутай. Пусть привыкает к своему теплу. На солнышко его, и пусть хоть вокруг дома, но ходит. Не старичок чай, чтобы на крылечке сидеть. Молоком пои. И хорошо бы кормить свиной печенкой… Ну это ладно, будут мужики по осени хряков колоть, я предупрежу.

— А… — Ирена почувствовала, как внутри затеплилась совсем слабая надежда. — А он до осени доживет?

— Тьфу, на тебя! Дуреха! — Альма даже руками всплеснула. — Как есть, дуреха! Чего бы ему не дожить? У меня вона второй дядька в ребячьем возрасте под лед провалился. Совсем синюшного его принесли. И то бабка выходила. А твой мальчонка всего лишь не дозрел. Конечно, если оставишь как есть — зачахнет. Не сразу, но годков через пять. А будешь действовать по уму, так еще и внуков от него понянчишь.

Ирена прижала ладонь к губам. Глен был единственным, что держало ее в этой жизни. Ради него она просыпалась по утрам, терпела ненавистного мужа, тягала тяжелые котлы с бельем. И если крестьянка права… То она будет ей до последнего дня обязана!

* * *

«Лошадка» Глена не впечатлила. Успел уже насмотреться, за несколько дней пути. А вот ржавая цепь, валявшаяся в телеге, заинтересовала ребенка всерьез. Заметив его взгляд, Евресий только хмыкнул.

— Нравится штуковина, да? Можешь себе забрать, мне она все равно без надобности. Подобрал как-то в лесочке, думал к делу приладить, а она для всего коротка, гада. Держи!

Мальчишка восторженно пискнул, когда в его руки опустились порыжевшие звенья. Глядя на его счастливое лицо, Алесия невольно улыбнулась. Дети всегда такие дети. Любой, даже самой хорошей игрушке, готовы предпочесть грязную звенящую ерунду.

Посадив ребенка на телегу, девушка повернулась к крестьянину. Раз уж выпал удачный момент, почему бы не воспользоваться ситуацией? Генеральная уборка уже окончена, по деревням ей тоже пока не ходить. Но ведь как-то же надо подыскивать мастеров. А мужчина наверняка должен знать о занятиях односельчан.

— Евресий?

Крестьянин сразу подобрался.

— Да, госпожа?

— Есть ли у вас в Рыболовке какой-нибудь грамотный мастер по дереву?

— Мастер по дереву? — мужчина почесал в затылке, — Плотник что ль? Ну есть… Только он не шибко грамотный, так, имя свое накалякать может, и то при большой нужде.

Алес едва не фыркнула. Забавно, когда твои слова воспринимают настолько буквально. Хотя поголовная безграмотность, на ее взгляд, тоже не есть хорошо. Но этим можно будет озаботиться позже.

— Плотник вполне подойдет. — одобрила она. — Можешь передать ему, чтобы завтра приехал? Я хочу, чтобы он кое-что для меня изготовил.

Евресий вновь почесал в затылке и признался, что плотник это и есть он.

— Только я не по тонкой работе, госпожа. Избу поставить могу, лавку или стол тоже сколочу не думая. А вот наличники всякие вырезать, уже не по моей руке.

— Обойдемся пока без художественных изысков. Шкаф сделать сможешь?

— Шкаф?

Крестьянин замялся. О таком «звере» он слышал впервые. Пришлось объяснять. Сперва на словах, потом чертить веточкой на земле. Договорились до того, что это нечто среднее между гробом и нужником, только с полками и без дырки в полу.

Не без труда, но задачу мужик вроде понял. Даже пообещал сделать. Алесию это устроило. Оценивать первый экземпляр она будет не слишком строго. Первопроходцам и так нелегко. Пусть мужичок пока набьет руку,