Отец так стоял, не шелохнувшись и сложив руки на груди.

Мне так хотелось услышать от него уверений в том, что нет, мужчины умеют быть верными, но он, проклятье, молчал. И только смотрел в пустоту.

Тридцать пять лет вместе. Они прожили тридцать пять лет вместе.

А я ничего этого не видел.

Сердце противно заныло меж ребер.

— Ну так вот, жизнь сложная штука, — произнесла моя мать со вздохом. — И у вас с Никой тоже все будет хорошо. Вы обязательно помиритесь и забудете обо все своих обидах.

— Мама. Вас это не касается. Это наше с ней личное дело!

— О, если бы, Андрей. А как же наш бизнес?

— А причем здесь это?

Что я знал про их дела с Дорониными? Ничего. Они работали вместе всю мою жизнь, сколько себя помню. Это был фон, в который я привычно не вслушивался.

— В последнее время наши дела складываются не очень хорошо, — ответила мама. — Ты бы знал об этом, если бы больше времени проводил на земле, а не в небе. Так что теперь мы сильно и напрямую зависим от денег Дорониных.

Я откинулся на подушку. Прикрыл глаза.

— Я понял.

Возможно, это будет сложнее, чем мне казалось. И похоже, действительно заденет не меня одного. Даже Ника и та больше знала о делах наших родителей, чем я.

— Что-то болит? — встрепенулась мама. — Дать тебе таблетку? У меня есть хорошие. Помогают мгновенно.

Я кивнул. В голове действительно пульсировала тупая боль. Взял протянутый блистер и, не глядя, проглотил одну.

— Пойду с твоим отцом поговорю, ладно? — похлопала меня мама по руке. — А ты лежи, отдыхай.

Оставшись в палате в одиночестве, я подумал о том, что понятия не имею, где мой телефон. И что, наверное, придется попросить телефоны у папы или у мамы, чтобы позвонить Соне. Вот только я не знал ее номера.

Веки налились тяжестью, и я прикрыл глаза, силясь восстановить в памяти заветные цифры.

Но в следующую же секунду я уже спал.

***

Проснулся я резко.

Все еще палате. Со страшной головной болью. Резью в носу. Сердцебиением вразнобой. Головокружением и с полной потерей ориентации в пространстве и времени. За окном было уже светло и туманно. А еще я чувствовал, что-то случилось. Непоправимое.

Я с трудом повернул голову на подушке.

— Мама…

— Андрюша! Проснулся, дорогой… Пить? Сейчас. Вот держи.

Она приставила к губам трубочку, и я сделал глоток. Что за херня? Мне не было так плохо вчера, как сегодня? Я помню, как разговаривал с родителями о Соне, о разводе.

А потом была пропасть.

— Что ты дала мне? — я посмотрел на мать.

— Ничего.

— Я спрашиваю, что ты мне дала после нашего разговора?

— Всего лишь снотворное, Андрей.

— Зачем, мама?

— А что такое? Тебе плохо? Позвать врача?

— Мне не было так плохо до тех пор, пока я не выпил твою таблетку!

— Я все-таки позову врача!

— Позови, — согласился я. — Позови, чтобы я мог выписаться. Меня ведь хотели выписать еще вчера, так какого черта я все еще в больнице?!

— Не выражайся при матери!

Качая головой, я поднялся и сел. Слабость накатила с новой силой. Так, когда я ел-то в последний раз? Давно. Дело еще и в этом. Пощупал пальцами лицо. Скривился, коснувшись носа. Столкновение моего лица с подушкой безопасности не прошло даром, но это такая мелочь по сравнению с тем, что я мог заполучить черепно-мозговую или чего похуже. Еще шов на брови, рассеченной стеклом. И с десяток мелких порезов.

Оглядел палату и снова уставился на мать. Последнее, что я помнил было, как она хотела переговорить с отцом.

Нехорошие предчувствия только усилились.

— Где отец?

— Понятия не имею, — пожала она плечами, глядя куда-то в сторону.

Мой мир пошатнулся. Та, которой я доверял. Которая дала мне жизнь. Выбрала не меня, а собственное финансовое благополучие.

— Что ты сделала? — прошептал я. — Что ты сказала ей?

— Я? — мама вскинула брови. — Кому, Андрей? Ты бредишь?

— Господи… Она ведь ничего не знала, мама. За что ты так со мной?

— Ты не можешь развестись. Не сейчас. Это блажь, Андрей. И она пройдет. Мужчины оступаются, постоянно. Я не понимаю, в чем ты пытаешься меня обвинить. Это целиком решение твоего отца. Он сам захотел поехать к этой твоей… соседке. Сам с ней и поговорил. Я понятия не имею, что именно он ей сказал.

Я впился в ладонь ногтями аж до боли. Почему я не видел всего этого раньше? Не знал собственной матери, не знал отца. Не понимал жену.

А теперь рискую потерять еще и единственную женщину, благодаря которой взглянул на свою жизнь совсем иначе

— Андрюша…

— Не подходи ко мне! — остановил я ее поднятой ладонью. — Просто не сейчас, мама. Не смей. Где мой телефон?

— Я… Не знаю.

Но я видел — знает.

— Я спрашиваю, где. Мой. Телефон.

Мама вытащила его из сумочки и протянула мне.

— Куда ты? Тебя же еще не выписали! — донеслось мне в спину.

Но я, подхватив телефон, уже покинул палату, помчался по длинному бесконечному коридору туда, куда указывал указатель. На мне был только изрезанный и запачканный моей же кровью из разбитого носа свитер, а где была моя верхняя одежда, я понятия не имел.

Я обещал помочь. И не сдержал слово.

А еще соврал.

Понадеялся, что сначала решу вопрос с женой, а потом расскажу ей правду о разводе. Любой мужчина, надеясь на секс, сказал бы женщине, что печать в паспорте для него ничего не значит. Я не хотел стать таким же. Я хотел поступить правильно!

Но меня сдала с потрохами собственная же мать. Человек, от которого я никогда не ожидал ничего подобного.

Я на ходу набрал Соню, не зная еще, что скажу ей. Буду умолять выслушивать. Невзирая на то, что мог сказать ей отец по указке матери. Это не могло быть его желанием. Я видел выражение его лица вчера, когда он стоял, опустив плечи, выслушивая обвинения, которые ясно читались между строк.

Он изменил моей матери. И она это знала.

А после поступила благородно, как она сама считала. Мудро. Простила его.

Только на словах. Сама же теперь упоминала об этом при каждом удобном случае. Выставляла себя жертвой и помыкала его чувством вины. Брак, который, как я думал, скрепляла любовь, держался на жалости и обидах, только и всего.

Мой брак не должен превратиться в нечто похожее. Уж этого я точно не допущу. Я должен найти Соню и поговорить с ней.