на Западе не породило монашеского движения вплоть до середины XX века, но в последние примерно 20 лет, с тех пор как серьезная аскетическая литература стала доступна, особенно на английском, возымело место определенное проявление не только интереса к православному монашеству, но и осуществление его на практике. Параллельно этому явлению в Западной Европе и Америке имело место также и заметное монашеское возрождение в Греции и на Афоне. Часто, и весьма понятно, сие монашеское движение, хотя, возможно, еще слишком рано именовать его так, связывается с хранением православного предания в целом, вопреки общему религиозному направлению модернизма и обновленчества, и благодаря ему уже произошло некое возрождение древних норм православного благочестия, таких как почитание святых и святых мощей, серьезное чтение житий святых и основных святоотеческих текстов о духовной жизни, любовь к полноте православного богослужения и т. п. Сегодня — в противоположность ситуации всего четверть века тому назад — для православного конверта вполне возможно избрать для себя монашеский путь с некоторой надеждой на успех.

Желающий проводить сегодня монашескую жизнь находит перед собой три основных типа монашеской ситуации.

1. Давно существующие институты со своим определенным местом в церковной “организации”. Здесь акцент обычно ставится на самом институте, который продолжает существовать без изменений, не зависимо от того, кто приходит и уходит. Монастырское начальство в целом не доверяет самой идее “обновления”, и “ревность”, общая молодым послушникам, рассматривается им как проявление духовной незрелости, от которой можно избавиться лишь долгим опытом. Такие институты несут огромный, тяжелый (и обычно неблагодарный) труд по сохранению и передаче православного монашеского предания, насколько это возможно в мире, глубоко враждебном ему. Эти монастыри действительно суть твердыни Православия в чуждом мире. Новоначальные сегодня, однако, легко разочаровываются в таких монастырях, глядя на их погрешности (реальные и воображаемые) чересчур критическим оком и относясь к ним как к “идиоритмическим” и далеким от чистых монашеских традиций; те же, кто остается в таких монастырях, находят это тяжким игом для себя, благодаря, прежде всего, глубокой дисгармонии между православной духовностью и жизнью современного мира. Но непрерванная связь с прошлым в таких общинах и самые страдания, связанные с пребыванием в них, продолжают приносить духовный плод. Те, кто в состоянии оставаться в них не впадая в апатию, безнадежность или разочарование, могут достичь высокого духовного уровня; но очень часто молодые послушники оставляют их в поисках чего-то более “правильного” или “совершенного”.

2. Отдельный подвижник, обычно конверт, вдохновленный высшими монашескими идеалами (часто скитской или отшельнической жизни) “открывает монастырь” и начинает жить согласно своему пониманию или адаптации примеров великих подвижников прошлого, иногда стяжав и нескольких учеников. Это самый опасный из открытых сегодня монашеских путей. Его великим искушением является чрезмерное доверие самому себе; великой его ловушкой — отсутствие контакта с вековой монашеской традицией. В XX веке было уже много эксцентричных “старцев” с непререкаемым авторитетом их собственных мнений. Профессор И. М. Концевич в своем классическом труде об институте старчества в Православной Церкви (“Оптина Пустынь и ее время”, Джорданвилль, 1970) счел себя обязанным написать особый раздел (стр. 10–13) о “лжестарцах”, покалечивших и разоривших так много душ в своей духовной претенциозности; среди конвертов — это особенно опасное искушение. Даже когда они не так глубоко заблуждаются, такие “старцы” редко бывают способны предложить новоначальному что-нибудь большее, чем собственные, не от опыта почерпнутые, мнения о том, каким надлежит быть подвижнику. Часто в таких случаях духовные язвы остаются неисцеленными из-за потери взаимного доверия между духовным отцом и его чадом; таким образом глубоко вкоренившиеся грехи и уклонения могут остаться неисповеданными и неуврачеванными. (Это может случится и в “устроенных” монастырях также, но обычно с менее серьезными духовными последствиями, поскольку подлинная монастырская окружающая среда может хоть отчасти компенсировать любые личные недостатки). Иногда также, неведомо для самого новоначального, энергия для подвигов исходит больше от страстей, особенно тайной гордости и тщеславия, чем от подлинной жажды Бога. Многочисленные примеры прошлого, конечно, показывают, что такой путь возможен, но условия современного мира делают возможность успеха такого предприятия довольно малой. Когда его собственная духовная энергия и ресурсы оказываются исчерпанными, самостоятельный подвижник часто терпит на этом пути крах и вовсе бросает духовную брань (а иногда и Православие). Житие преп. Романа Юрского (так же как и многие другие жития святых, например, преп. Сергия Радонежского) показывают нам основные условия, необходимые для достижения успеха на монашеском поприще вне уже организованного монастыря: глубокая укорененность в Православии с детства с опытом простой и трудной повседневной жизни, уравновешенный характер и долгий опыт стяжания добродетелей, начальные духовные навыки и познания, твердая решимость претерпеть все ради Христа, принятие физических трудностей как должного, желание быть “потерянным” для мира, отсутствие какого-либо желания “быть кем-то” или делать такое важное дело как “открывать монастырь” и глубокое смирение и недоверие самому себе. Те, кто отваживается на сие поприще без, по крайней мере, большинства этих необходимых предпосылок: берегитесь!

3. Более частый случай в последние годы: группа из двух или более молодых подвижников открывает для себя древние традиции монашества и начинает совместно подвизаться, обычно по общежительным правилам. Они говорят о традиционных монашеских явлениях (на которых редко делается ударение в более старых монашеских институтах), а иногда и строго следуют им: это — “исихазм”, “старцы”, “исповедание помыслов”, строгое послушание и т. п. Особое внимание уделяется сознательной духовной жизни, обычно с частым причащением. Такие группы открывают новые монастыри или входят в старые и “обновляют” их, и часто достигают замечательного успеха, особенно если их лидер наделен личной “харизмой”. Они могут состоять как из природных православных, так и по большей части из конвертов и они, в основном, имеют доступ к монашеским источникам на одном из наиболее изобилующих ими языке (греческом или русском). Лидер — обычно православный “по крови”, не конверт, хотя группа в целом может казаться (особенно монахам из старших “нормальных” монастырей) определенно неофитской. У таких групп довольно большие шансы добиться относительной устойчивости и внешнего успеха, но их подстерегают особые опасности, которые не следует недооценивать. Среди главных искушений для таких групп, особенно если они весьма преуспевают, — затмение внешним успехом внутренних недостатков, сплоченность и благополучие общины могут наполнить их ложным чувством своей значимости, а видимость “правильности” может производить духовное самодовольство и пренебрежительное отношение к тем, кто, не будучи членом их группы, — не столь “правильны”. Если эти искушения не преодолены, смертельно опасная “групповая гордость” может подменить собой гордость личную и увести всю общину на роковой путь, так что никто из членов