про хронику слежки он бы обязательно упомянул. Еще и текст наизусть бы выучил.

Валентиныч вызвал его к себе вечером, когда на улице стемнело и город затих. Валентиныч растопил камин, попыхивал трубкой и держал на коленях газету с названием на английском. Увидев Антона, он отложил газету и указал на кресло напротив.

— Присаживайся.

Антон приблизился к креслу, недоумевая, почему Валентиныч невозмутим. Сергей сказал, что старик злится. Разве так выглядит злость?

— А как выглядит злость? — спросил Валентиныч, и Антон вздрогнул. — Перефразирую: как выглядит злость у мертвых?

— Я не знаю.

— Откуда вообще у мертвых может взяться злость? Злость возникает от страха быть наказанным или убитым, униженным или высмеянным. Люди злятся, боясь потерь. А что могу потерять я? Меня не убьют, я не чувствую боли. Да и унизить меня невозможно, потому что в мире живых меня уже не существует.

— Тебя могут растворить, — предположил Антон.

— Меня не растворят, — отчеканил Валентиныч и откинулся на спинку. — Тебя растворят, а меня нет. Так что бояться, скорее, нужно тебе. Но боишься ли ты?

— Нет. Ничего не чувствую, — признался Антон.

— Уже хорошо. Я посоветовал тебе сегодня посмотреть на мир с иного ракурса. Что заметил?

— Может, ты в чем-то и прав. Но я вижу множество несостыковок.

— Каких, например?

— Утром вы говорите нам, что мы умерли, что наши чувства, желания, инстинкты скоро исчезнут и мы станем лишь нейтральными наблюдателями. Так?

— Верно. Продолжай.

— Вечером вы говорите нам, что большинство живых как бы… Мертвы. Но при этом они чувствуют, ругаются, психуют, постоянно чего-то хотят…

— Ездят в гипермаркеты, пристают ночами к женам, мечтают о крутом телефоне или дорогой тачке. Ты об этом?

— Да, именно об этом.

— Ты не замечаешь маленький нюанс — в отличие от тебя, эти люди не догадываются о своем состоянии. И о состоянии других тоже. Они даже восковую куклу в твоем гробу не распознали! Сказали «умер» — значит, умер, пора есть кутью… Но чаще всего их, конечно, уверяют, что они живы. А живым ведь надо к чему-то стремиться, верно? Вот они и черпают желания из статей, фильмов и сериалов, книг, видеоблогов. Но желают ли они всего этого на самом деле?

Валентиныч прочистил горло.

— Их чувства тоже отмирают, просто они воспринимают это иначе. Как мы влюбляемся в молодости, ужас! Голову теряем. А потом остается только «теплота», «симпатия», в некоторых случаях «похоть». Древние греки маскировали отмирание чувств семью разными терминами для обозначения любви. Хотя там ситуация немного сложнее… Или вот попался нам недавно мужик, мы сделали его наблюдателем. Обычно люди отнекиваются, не верят в смерть, а он очень спокойно на все отреагировал. «Ну и славно, — говорит, — все равно единственное, чего я действительно хотел последние пять лет — чтобы от меня все отъебались». Дома, на работе, в телевизоре. Что это, если не умирание?

— Выгорание, — ответил Антон.

— Называй как хочешь. А лучше скажи: ты зачем в квартиру полез?

Антон молчал. Валентиныч закинул ногу на ногу и поправил сползший плед.

— За свитером.

Валентиныч фыркнул в трубку. Его лицо окутал дым.

— Зачем тебе этот свитер? Он дорогой? Или ты, может быть, мерзнешь? Так ты попроси у Сергея обогреватель, не стесняйся…

Дым от трубки повис над камином.

— Слушай, Валентиныч, я одного не понимаю. Ты мне говоришь, что большинство людей плывут по течению, ничего не решают — и это явно негативная оценка их существования. Лишь единицы способны на смелые, достойные поступки и все такое. Но как только я принимаю смелые решения, идущие вразрез с вашими запретами, меня бьют по рукам. И в чем тогда…

— Антон, ау! — Валентиныч перебил его и наклонился вперед. — Ты уже мертвый! Раньше надо было совершать достойные поступки. А теперь будь добр соответствовать своему положению.

Антон стиснул челюсти. Валентиныч с грустью посмотрел в окно.

— А ты почему тогда не соответствуешь?

Валентиныч поднял брови.

— Подойди, посмотрись в зеркало.

Антон указал на трюмо в углу комнаты.

— Да я и отсюда вижу. К чему ты клонишь?

— Стрижешь бороду, куришь трубку, носишь дорогие костюмы. Я же в теме, я все вижу, на тебе ботинки Common Projects за сорок с лишним штук. Неплохо для Коммунара, не так ли? И для чего ты так одеваешься? Уж не у богатых ли мертвых прибарахлился, а?

— Не перегибай. Да, я одеваюсь хорошо, потому что ежедневно имею дело со свежими наблюдателями, в которых еще превалирует живое начало, и я должен выглядеть в соответствии с их представлениями о силе и успешности. Но на самом деле я не люблю эти вещи, Антон. Я к ним равнодушен.

— Я тоже равнодушен к свитеру. Плевать я хотел на этот свитер.

— Если тебе на него плевать, то зачем ты поперся за ним в квартиру?

— Просто хотел выглядеть так же, как ты. Тебе можно — почему мне нельзя?

— Почему нельзя! Можно. Дело не в имидже как таковом, дело в приоритетах. Принесли бы мы тебе этот свитер, не стоит ради этого попадаться ментам и наводить панику среди соседей. Если ты готов из-за шмотки нарушить принципы — значит, ты до сих пор зависим от мирского.

— Я все равно запутался.

— Так происходит со всеми действительно стоящими идеями, их никогда не одолеть с наскока. Мы не можем просто рассказать тебе, как отличить живого от мертвого. На этот вопрос ты должен ответить себе сам.

Антон потер виски.

— И Сергей с Володей ответили на него?

— Они пытаются, как и ты. Но я помогу тебе, я имею право помогать. Я дам тебе действительно сложное задание. Если ты его выполнишь, то поймешь многое.

Валентиныч докурил и вытряхнул табак в пепельницу, постучав перстнем по трубке.

— Иди в комнату. Жди задания в ближайшие дни.

В комнате Антон лег в постель, но уснуть у него не получалось. Отрывки фраз Валентиныча звучали у него в голове и переплетались друг с другом. Антон проворочался в постели еще около часа и не выдержал, вышел на улицу остыть. За последние несколько недель он вновь пристрастился к курению. При жизни заставил себя бросить — курение портило зубы, убивало дыхалку и провоцировало рак. Что ж, до рака Антон так и не дожил, хотя панически его боялся. Теперь опасаться было нечего, так что он курил постоянно.

На территории было тихо, наблюдатели спали, только в одном окне горел свет — конечно же, в комнате Валентиныча. Окно было приоткрыто. Антон смотрел на него пару минут, но так и не понял, что происходит внутри, потому что