Мама радовалась, что так удачно пристраивает дочку, Ванины родители радовались, что сын не привёл в дом незнакомую девушку, как у них было принято с лёгкой тревогой говорить, «из города». А новоиспечённые жених и невеста наслаждались своей ролью взрослых, самостоятельных личностей, которые доросли до того возраста, когда в состоянии самолично принимать судьбоносные решения. Но если отстраниться ото всех этих формальностей, острее всего Ланой вспоминались душившие её в то время эмоции. Перед замужеством она была уверена, что никогда и никого не будет любить так, как Ваню. И то, что всё складывалось так легко и удачно, окрыляло и пугало одновременно. Не случилось в её жизни, юности проблем и трагедий. Она не плакала по ночам из-за несчастной любви, как её подружки, не страдала от невнимания и комплексов. О комплексах она вообще никогда не задумывалась, искренне считала, что в ней их нет. И не потому, что она такая умница и раскрасавица, а потому, что ей их не привили. Мама никогда не указывала на её ошибки, не ставила ей кого-то в пример и не пыталась доказать, что дочь что-то делает и понимает не так. Мама была другим человеком, сама жила сиюминутными порывами и радостями, и считала, что правильно то, к чему у человека душа лежит. А как за такое можно ругать? И Лана выросла парящей, не привыкшей сомневаться в своих поступках. Если бы знала, как в будущем на этом придётся обжечься, возможно, и задумалась. И то вряд ли, в юности о проблемах будущего мало кто задумывается. Это ведь такое прекрасное время, когда ты уверен, что с тобой никогда ничего плохого не случится, и ты всегда поступаешь верно.

Ваня же был другим. В силу своего возраста, казался Лане невероятно серьёзным и вдумчивым. Порой даже скучным. Это позже, уже будучи за ним замужем, она вдруг осознала, что вся его серьёзность, это напускное, по сути, он всё тот же мальчишка, каким был в восемнадцать. Просто повадки стали более мужскими, а вот в голове гулял ветер. Но опять же всё это характеризовало её любимого человека, а в любимом любишь всё, даже недостатки. Так уж повелось. Ваня учился в институте, правда, без особого задора, и не строя особых планов на карьеру. Его отец заведовал пилорамой неподалёку, и в какой-то момент Лана решила, что, окончив институт, Ваня дальше пилорамы шагать не соберётся. Её муж не был амбициозен и тщеславен, это стало открытием для неё, хотя и не ударом. Опять же, юношеская любовь перекрывала всё. Когда они с Ваней шли в загс, рука об руку, когда на ней было свадебное платье, на тот момент казавшееся пределом мечтаний любой девушки, когда впереди их ждала целая жизнь, полная любви и страсти, об амбициях и образовании не думалось. Её собственный диплом искусствоведа не слишком заботил, в плену чувств Лана училась скорее по инерции, также не представляя, что будет делать и чем займётся в будущем. После свадьбы они жили с родителями Вани, в их доме, никакой другой вариант не обсуждался и не рассматривался, даже Ваней, а Лане не пришло в голову спорить. Оказавшись замужем едва ли не в восемнадцать лет, она не представляла, что это такое – жить самостоятельно. Без взрослых. К тому же, Ванины родители приняли её, как дочь, и никаких трудностей, вроде «двух хозяек на кухне», не возникло. Лана и не претендовала на роль хозяйки. Она для тёти Томы стала помощницей, а уж никак не соперницей. И зажили они, как в сказке. Вчетвером. Одной большой семьёй.

Честно, так и было. Какое-то время. Что Лана усвоила быстрее всего в своей семейной жизни, это то, что слово мужчины в доме Сизых – закон. Не истина, но с мнением мужской половины их семьи стоит считаться, а в нужный момент идти на компромиссы и даже наступать себе на горло, если тебя всерьёз что-то не устраивает. И дело не в том, что Владимир Иванович был каким-то домашним тираном или чересчур требовательным. Нет, он был понимающим и совершенно договороспособным, и уж точно не конфликтным, но, видимо, в самом начале его семейной жизни, когда Тамара Константиновна вошла в его семью, такой же молодой девчонкой, как Лана, её свекровь нарисовала ей супружескую действительность – мужчину нужно уважать. Это, конечно, правильно, но Лана, оказавшись в этой правильной реальности, неожиданно для себя осознала, насколько она не привыкла ставить мужское мнение выше своего. В её жизни отца не было, а мама воспитывала её в любви ко всему вокруг, а не в подчинении чужому мнению. Даже если это мнение любимого мужа и его замечательного отца. Владимир Иванович ничего открыто не требовал и голос не повышал, но совсем скоро после переезда в дом мужа, Лана впервые стала свидетельницей того, как свёкор стукнул кулаком по столу. Он просто не хотел слышать рассуждения жены на какую-то, как ему показалось, чисто женскую тему, и Тамара Константиновна замолчала. И Лана была уверена, что обиделась. Но все будто тут же позабыли о произошедшем. Перевели разговор на другую тему, и свекровь улыбалась, как ни в чём не бывало. А Ваня не отреагировал, никак. Для Ланы подобное поведение стало не то, чтобы шоком, но серьёзным открытием. Как оказалось, в доме Сизых царил полнейший патриархат. И Тамара Константиновна спорить с этим не пыталась, она без всякой усталости жарила мужу котлеты, а сыну варила по утрам манную кашу. Лану всегда удивляла Ванина любовь к манной каше, это было странно. В двадцать два года он не представлял себе утра без маминой каши. И, конечно же, совершенно не задумывался, что когда-нибудь ему всё же предстоит что-то изменить, поменять привычки, уехать от родителей и от манной каши, по крайней мере, в мамином исполнении, отказаться.

Получение образования по профессии искусствоведа не требует чрезмерных сил и времени. Лана училась, с удовольствием, но без фанатизма, а так как больше никаких занятий, конечно, кроме любимого мужа, она себе к девятнадцати годам, не нашла, то довольно много времени проводила дома. И невольно наблюдала и анализировала. Собственную жизнь анализировала, и, видимо, делала это зря. Ей ещё не было двадцати, что она могла понимать в законах и правилах поведения, самом обустройстве жизни? А ей казалось, что она понимает всё! Как когда-то ей хотелось донести до матери, что та ошибается в своём отношении к мужу, что не понимает каких-то банальных человеческих вещей, а могла бы спросить у неё, Ланы, она бы ей всё запросто объяснила, то же самое желание у неё начало появляться и при жизни в доме мужа. С каждым днём, с каждой подсмотренной сценой, удивляло всё больше и больше. И недовольство несовершенством, неправильностью происходящего стало накапливаться, что, несомненно, сказывалось на отношениях с Ваней. Он не понимал, что её не устраивает, расстраивает и раздражает, он не слышал ничего из того, что касалось его родителей. Модель поведения в его семье, её правильность, даже не обсуждалась. И мало того, со временем он стал брать пример с отца, и его просьбы о чём-либо стали больше походить на приказы. Короткое «да» или «нет», без всяких объяснений, выразительные взгляды, которых Лана не понимала и совершенно не собиралась расшифровывать. Она ведь не на шифровальщика учится, в конце концов. И даже не на физиономиста. Она привыкла разговаривать по душам, как с мамой когда-то, и как Ваня с ней говорил, до замужества. Точнее, он не говорил, он слушал, очень внимательно, держал её за руку, и непременно делал после что-нибудь приятное. А через год после свадьбы это всё осталось лишь в воспоминаниях. И это всерьёз удручало. Лана всеми силами старалась вернуть то, что было, пыталась разговаривать, сама держала мужа за руку, ей очень не хотелось через десять-пятнадцать лет оказаться на месте Тамары Константиновны, вся роль которой свелась к тому, чтобы варить кашу и жарить котлеты. И уж точно она никогда не потерпит, чтобы на неё стучали кулаками по столу. Это через много лет, прожив во втором браке не один год и продолжая анализировать прошлое, Лана начала понимать, что, несмотря на своё извечное молчаливое согласие перед своими мужчинами, её первая свекровь получала от них всё, что хотела. И даже больше. Просто когда-то избрала такую тактику, выбрала для себя в семье роль шеи, а не головы. Могла смолчать и смирить свою гордыню, зато потом получить поцелуй и необходимый ей результат. Но тогда Лана этого не понимала.