– Дом, как ты знаешь, полностью уничтожен. Сгорел дотла. Сохранились лишь надворные постройки. Конюшня Уэзерби достаточно вместительна, чтобы приютить большинство ваших лошадей. Я доставил сюда твою Леди. Знал, что ты будешь беспокоиться о ней.

Каким же заботливым был Гарретт… Анаис спрашивала себя, почему же никак не может заставить себя признать: любая женщина, обладающая хоть каплей здравого смысла, не упустила бы шанс получить предложение руки и сердца от такого мужчины.

– Надеюсь, ты не сочтешь меня излишне самонадеянным, но с твоим нездоровым отцом и с твоей матерью, не способной к… ладно, думаю, ты лучше меня знаешь недостатки собственной матери. Мне не стоит говорить о них, не так ли? Что ж, в сложившейся ситуации кто-то должен взять на себя ответственность за твою семью, и, поскольку мы стали… близки, – с неловкостью произнес он, – полагаю, это должен быть я.

Со стороны Гарретта было так благородно предложить взять бразды правления в свои руки! Он был замечательным мужчиной, красивым мужчиной. Но почему, почему, почему же Анаис никак не могла заставить себя благосклонно принять его ухаживания? Почему заставляла его томиться в неведении, ожидая ответа? Почему относилась к нему с такой явной, осознанной жестокостью? Она ведь приняла поддержку, которую он с такой готовностью ей предложил, так почему же теперь не могла дать взамен то, в чем он так нуждался?

– Не знаю, сказали ли тебе уже о том, что Реберн вернулся. Он здесь, в доме, Анаис.

– Луиза мне сообщила. Она сказала, что он организовал перевозку слуг, которые пожелали отправиться домой на праздники.

Мрачно скривив рот, Гарретт кивнул:

– Боюсь, тебе придется остаться здесь, в Эдем-Парке, со своей семьей. Разумеется, я предпочел бы, чтобы ты остановилась в моем доме, но до тех пор… – Он проглотил комок в горле и оглянулся, чтобы удостовериться, что брат его не слышит. – Если, – зашептал Гарретт Анаис на ухо, – ты согласишься выйти за меня замуж, твой переезд ко мне предстанет в лучшем, достойном свете. Ты сможешь жить со мной – естественно, с какими-нибудь благопристойными компаньонками, чтобы не вызвать толки. Но до тех пор, учитывая давнюю дружбу твоего отца с леди Уэзерби, тебе будет разумнее оставаться здесь – пока состояние здоровья твоего отца не улучшится и вы не найдете новое место жительства на время восстановления дома.

– Конечно, – отозвалась Анаис, всерьез опасаясь, не собирается ли Гарретт настаивать на ответе прямо сейчас.

– Мы должны обсудить очень важные вопросы. Мы не можем вечно откладывать нашу беседу.

– У Роберта есть сомнения по поводу моего состояния… иными словами, возможно, через месяц мы будем знать больше…

– Я подождал бы еще один месяц, чтобы дать тебе время все обдумать, – тихо произнес Гарретт, прерывая Анаис с настойчивостью, которую прежде никогда не проявлял в общении с ней. – Но с возвращением Реберна… думаю, ты и сама понимаешь, что мы должны принять решение.

– Боюсь, я все еще плохо себя чувствую. Мы можем продолжить наш разговор позже?

Анаис произнесла то, что твердила каждый раз, когда боялась разочаровать Гарретта и приходила в ужас при мысли совершить нечто, в чем не была до конца уверена, чего не так уж и хотела. Какой женой она стала бы для Гарретта? Да, они делились друг с другом самым сокровенным, и Гарретт, связанный узами чести, считал долгом джентльмена сделать ей предложение. Он хотел жениться на Анаис, несмотря на то что она никогда не предлагала ему больше, чем свою дружбу и благодарность за попытки облегчить боль от измены Линдсея.

Накрывая Анаис одеялами, Гарретт поднялся с кровати, поцеловал ее в макушку и ласково провел пальцем по ее щеке:

– Я всегда рядом, Анаис. Никогда не забывай об этом.

– Ты очень добр и хорош со мной, – отозвалась она, с улыбкой глядя на его расстроенное лицо.

– Но недостаточно хорош, по-видимому.

Наблюдая за отошедшим от кровати Гарреттом, Анаис последними словами ругала себя за то, что причиняет ему боль. Ей следовало согласиться выйти за него замуж, проявить признательность за то, что он желает видеть ее своей супругой, что хочет совершить такой благородный поступок. Но она не могла перестать думать о том, что если бы…

– Доброе утро, соня, – окликнула Энн, выглянув из-за двери. И тут же остановилась как вкопанная, заметив в комнате Гарретта и Роберта. – О, прошу прощения, я помешала?

– Ничуть, леди Энн, – любезно отозвался Роберт. – Я как раз заканчиваю свой визит к вашей сестре. Как и следовало ожидать, мой брат беспокоился за нее и желал лично убедиться в том, что с ней все в порядке.

Учтиво кивнув, Гарретт вышел из спальни. За ним последовал Роберт, закрывший за собой дверь.

– Самое время тебе проснуться! – улыбнулась Энн, направившись к постели Анаис. – Сегодня ведь рождественское утро. И ты, разумеется, не собираешься весь день валяться в кровати!

Анаис и забыла, что наступило Рождество. Энергично тряхнув головой, она попыталась очистить сознание от окутавшего его тумана.

– Лорд Реберн вернулся домой, как ты знаешь, – смущенно промолвила Энн. – Он все время справляется о тебе, фактически почти каждый час.

Анаис поморщилась от яркого света, струящегося из окон, и увидела очертания узких плеч сестры, выделявшихся в лучах солнца.

– Папа пострадал, у него серьезная рана на голове, но доктор Миддлтон заверил нас, что он окончательно поправится. Мама сидит у его постели, даже сейчас. Он спрашивал о тебе. Он чуть не обезумел при мысли о том, что ты оказалась в западне в своей комнате.

Анаис откинула одеяла и, стараясь обрести равновесие, оперлась рукой о деревянную стойку кровати.

– Я должна его увидеть.

– Позже. – Энн ухватила ее за талию и крепко обняла, укладывая обратно. – Сначала ты должна позаботиться о самой себе. Ты ничего еще не ела. Должно быть, умираешь с голоду!

Анаис почувствовала, как к горлу подступила тошнота, обычно сопровождавшаяся головокружением, и испугалась, что ее лицо приобрело мертвенно-бледный зеленый оттенок.

– Боюсь, прямо сейчас мне не до еды.

Энн пронзила ее озадаченным взглядом:

– Ну разумеется, ты должна хотеть есть. Ты почти ничего не ела вчера, а сейчас уже полдень. Тебе стоит по крайней мере перекусить тостом и яйцом в мешочек.

Представив текучий яичный белок и жирный яркий желток, Анаис ощутила новый неудержимый позыв к рвоте. Ее вывернуло наизнанку в ночной горшок, который поспешила подставить Энн. То немногое, что оставалось в желудке Анаис, хлынуло из нее с удвоенной силой, и к тому моменту, когда мучительный приступ закончился, во рту остался лишь горький привкус опийной настойки, ложку которой Роберт влил ей в горло прошлой ночью.

– У тебя ужасный цвет лица, Анаис. Милая, ты такого же оттенка желтого воска, как и лорд Уэзерби, – пролепетала сестра, забирая ночной горшок из дрожащих рук Анаис. – Ты не поверишь, но глаза у него желтые, как лимоны!