Она отмахнулась от всех страданий, заменив их состоянием бесчувственного вакуума, заставлявшим ощущать себя холодной, одинокой и опустошенной. Она была абсолютно пустой внутри. Этакая выскобленная дочиста, белоснежно чистая оболочка на месте, где когда-то существовала ее душа. Законсервированное, безжизненное пространство. И леденящий холод внутри.

– Шаль.

Линдсей остановился перед Анаис. Вместо того чтобы протянуть ей платок, он опустился на колени и укутал ее плечи кашемиром с пейслийским узором. Их взгляды встретились. Линдсей откровенно, без тени смущения уставился на Анаис, совершенно не принимая во внимание тот факт, что невольными свидетелями их встречи стали все гости его родителей.

Но с другой стороны, для присутствовавших на торжестве Линдсей и Анаис были лучшими друзьями. Никто, кроме Линдсея и Гарретта, не знал, что она подарила невинность Линдсею. Ни одна живая душа не догадывалась, что они уже не были друзьями, потому что Анаис застала Линдсея за непристойным поведением в компании той, кого искренне считала своей подругой.

Гости дома видели лишь мужчину и женщину – друзей детства, – уединившихся, чтобы посекретничать после долгого расставания.

– Лучше? – спросил Линдсей, растирая ее плечи большими сильными ладонями.

Собрав шаль в складки пальцами, Анаис покрепче обернула ее вокруг своих рук, чтобы надежнее укутать грудь.

– Да, спасибо.

– Мне сказали, что ты больна, – тихо произнес Линдсей.

Заметив, что в его глазах сияет нечто большее, чем обычное любопытство, Анаис поспешила отвести взгляд:

– Я уже иду на поправку.

– Ты бледная, словно призрак. Сама на себя не похожа. Я слышал, что у тебя проблемы с сердцем.

– Я как раз на пути к выздоровлению.

– Неужели всему виной разбитое сердце? – спросил Линдсей еле слышно, почти шепотом.

Анаис не смогла удержаться от желания снова взглянуть на него. Увидев боль в глазах Линдсея, ей захотелось четко дать понять: его поведение не имеет ровным счетом никакого отношения к ее недугу. Он тут совершенно ни при чем. Недомогание – лишь результат ее собственного легкомыслия.

– Я подхватила инфекцию, когда находилась в Париже. Это плохо сказалось на моем сердце.

Глаза Линдсея буквально впились в нее, и Анаис снова быстро отвела взгляд. Она еще крепче обвила платок вокруг рук, притворяясь, будто хочет посильнее укутаться и спрятаться от пристального взгляда Линдсея.

– Какая восхитительная накидка! – пробормотала Анаис, пробежав пальцами по плетеной бахроме.

– Персидская. Я купил ее для матери на крытом базаре в Константинополе.

Глядя вниз, на бледный узор из зелени и роз, Анаис старательно избегала глаз Линдсея и вопросов, которые – она нисколько в этом не сомневалась – лихорадочно метались в его мозгу.

– Очень красивая.

– Не такая красивая, как ты. О нет, Анаис не была столь красивой, она знала это, даже если бы Линдсей не переметнулся к Ребекке с такой готовностью.

– Как тебе понравилось в Константинополе? Полагаю, ты всегда горел желанием его увидеть.

Он резко поднялся и посмотрел на нее сверху вниз:

– Город полностью оправдал мои ожидания. Динамичный и роскошный, наполненный культурой и экзотическими сказками. Я, однако, не наслаждался обстоятельствами, которые забросили меня туда.

Анаис по-прежнему настойчиво избегала поднимать на Линдсея взгляд. Он явно изводил ее, колко напоминая о былом. Анаис не собиралась втягиваться в словесную войну, которую он так жаждал развязать. Прошлое оставалось прошлым, и ничего уже нельзя было изменить. Нейтральное общение – вот то, к чему ей стоило прийти с Линдсеем.

– Ты, должно быть, с колоссальным интересом изучал эту культуру, ведь ты так напоминаешь одного из тех восточных деспотов, которых я видела в своих книгах! Что-то вроде всех этих графов в книгах Дюма. – Указав на его одеяние, Анаис попыталась придать своему тону веселости, но голос прозвучал вымученно. Она вздрогнула, заметив, как сузились глаза Линдсея.

– Деспот? – переспросил он. – Или я – граф Монте-Кристо? Насколько я помню, этот граф оказался преданным своей возлюбленной и своими друзьями, я ведь не ошибаюсь?

Взгляд Анаис скользнул по лицу Линдсея и остановился на его плечах. Длинный черный бархатный камзол «деспота» был распахнут, под ним виднелся шелковый жилет насыщенного темно-красного цвета. Золотое шитье обрамляло манжеты праздничного камзола, а необычный воротник-стойка был выполнен в стиле «мандарин». Камзол выглядел довольно странно, но Анаис не могла не признать, что такой покрой очень подходил к высокой фигуре и широким плечам Линдсея. Цвет наряда казался особенно ярким на фоне его темных волос и загорелой кожи. Определенно, весь его облик нес на себе отпечаток восточной необузданности. Эти растрепанные отросшие волосы и поцелованная солнцем кожа, не говоря уже о бороде – том, что ни один уважающий себя джентльмен не отрастил бы и уж тем более не стал бы носить в обществе женщин, – все это имело привкус дикого восточного декаданса. Но если какой-нибудь англичанин и мог достойно выдержать сравнение с обольстительным султаном, то это, безусловно, был Линдсей.

Настороженность в зеленых глазах, казалось, исчезла, и его губы растянулись в медленной, чувственной улыбке, перевернувшей у Анаис все внутри.

– Борода тебя оскорбляет? Мать пришла в ужас, когда только-только увидела меня. Мне не преминули напомнить о том, как старомодно и не по-джентльменски носить растительность на лице в присутствии леди. Но ведь мне и без того никогда особенно не удавалось играть в джентльмена, не так ли?

Сглотнув стоявший в горле комок, Анаис в который раз усилием воли удержалась от желания взглянуть на него. Вместо этого она принялась внимательно рассматривать камин, украшенный гирляндами из еловых веток и связками остролиста и лавра. Анаис наблюдала, как оранжевые язычки пламени прыгают и танцуют в очаге, потрескивая стреляющими искрами, пока традиционное рождественское полено горело ярко и горячо. Она старательно изображала интерес к камину, чтобы не отвечать на этот острый, язвительный вопрос. О нет, она не позволит Линдсею втянуть себя в разговор и начать обсуждение того, чему лучше остаться невысказанным!

Так Анаис и сидела на своем месте, гадая, когда он утомится ее молчанием и отойдет к другим, более разговорчивым гостям. В конце концов Линдсей уселся рядом на диване, заняв подушку справа от Анаис.

– Почему ты сбежала от меня?

Вопрос прозвучал тихо, но самым мрачным из возможных тонов, в манере, красноречиво говорившей о едва сдерживаемом гневе. Этот резкий тон скользнул по нервам Анаис, разжигая ее собственную злость.

– Я искал тебя повсюду. Ты хоть знаешь об этом?

Да, она знала. Линдсей почти каждый день приезжал к ней домой, а когда Анаис убедила горничную сказать, будто она уехала в Лондон, отправился разыскивать ее там.