обряд исполнен был депутатами, законно избранными и уполномоченными народом». Второй пункт был наиболее существенный: «надлежит предоставить возможность Государю — узнать, а жителям — принести: их просьбы, как для общей всей страны пользы, так и в частности для каждой местности. Последствие сего — справедливое распределение податей сообразно с потребностями государства, и милость Государя к тем из жителей, которые наиболее пострадали от нашествия (de linvasion) или же отличились своею преданностью Третий пункт, наконец, указывал «необходимость прочно установить гражданское управление, а также определить военные силы страны при новом порядке вещей, когда не будет надобности ни в прежнем их числе, ни в прежних на них издержках». Вот причины, по которым Спренгтпортен настаивал на созыве депутатов. В нем он видел лучшее средство к успокоению умов и их расположению в пользу русского владычества. «Этою мерою, — пояснял он, — польщена будет надежда их сохранить гражданские права, не смотря на перемену, подвергающую их деспотической зависимости (à une dépendance despotique).

В этом мемуаре Спренгтпортен был верен себе: Государю, или вообще русскому правительству, указывалось, что Финляндия будет ему принадлежать наравне с прочими завоеванными провинциями, что надлежит предоставить Государю возможность узнать внутреннее положение и нужды страны, урегулировать и облегчить податные тягости, — вообще предоставить заняться внутреннею, административною, вовсе не политическою стороною дела. «Покровительство» являлось естественным выражением почтительности в обращении к победителю. Другой стороне, финляндцам, показывалось, что Финляндии испрашивается не подчинение России, а только её покровительство: говорилось об «основной конституции», что для них имело свой определенный смысл, для русских же было простым указанием существующего порядка вещей: бумага писана по-французски, и слово constitution, означающее вообще учреждение, устройство, вовсе не имело того резко определенного смысла, который принадлежит русифицированной «конституции». По финляндскому же адресу было указание и на «деспотическую» зависимость, хотя нельзя отрицать что им думали, может быть, устыдить и иных из русских правителей, увлекавшихся образцами свободного запада.

Спренгтпортена несколько смущала однако поездка Клика в Финляндию и ожидаемые от неё Государем разъяснения на счет состояния умов. Это он не обинуясь высказывал Румянцеву. «Не без некоторого удивления увидел я, — писал он ему что Е. И. Величество ожидает еще от возвращения г. Клика некоторых разъяснений на счет состояния умов в населении. Я полагал бы, что тех которые мною даны, достаточно для того чтобы не иметь никаких сомнений в их добром расположении вообще и в их доверии ко мне в частности. Однако он оставался в уверенности, что изложенные пред сим соображения окончательно утвердят Императора Александра в мнении о сейме. Поэтому он поспешил сообщить Румянцеву перечень главнейших предметов, подлежавших обсуждению земских чинов. «Время дорого, — напоминал он, — надо им пользоваться».

Этот перечень предметов заключал в себе уже не три пункта, о коих Спренгтпортен писал 17-го числа, — а девять, и оканчивался следующими словами: «все (должно быть установлено) сообразно основным законам страны, сохранение которых во всей чистоте было и будет в намерениях Его Величества, на сколько они не противоречат пользам Империи. Упоминание о намерении будто бы Императора Александра сохранить основные законы «во всей чистоте», притом не в настоящем только времени, но и в будущем, было одним из тех произвольных распространений смысла, которыми Спренгтпортен никогда не стеснялся. По последние, курсивом напечатанные слова, почти буквальное повторение слов сказанных Екатериною Великой в 1788 г. Егергорну на предложение присоединить Финляндию к России, особенно знаменательны под пером Спренгтпортена. Более двадцати лет мечтал он об устройстве судьбы Финляндии, как он его понимает; он сочинял для неё разные формы правления; без сомнения и теперь, хотя бы из личных видов, он жаждал для Финляндии возможной самостоятельности, и, тем не менее, он не посмел делать предположений иначе, как «на сколько они не противоречат полкам Империи».

Предметы, подлежавшие ведению сейма в Або, в новой записке Спренгтпортена изложены в следующем виде.

Акт соединения с Россией, освященный присягой верности собранных чинов.

Общее управление страной, согласно с намерениями Е. И. Величества и с основаниями, которые имеют установлены быть в Его Совете.

Внутреннее управление, с утверждением существующих уже гражданских властей, а также и тех, кои предстоит еще установить для необходимой связи в новом положении.

Определение повинностей и издержек государства с облегчением на сколько возможно населения.

Установление на ближайшее время, пока продолжается война с Швецией, порядка всякого рода поставок, сообразно потребностям армии, местным условиям и способам жителей.

Определение постоянной военной силы страны, в том виде как она должна существовать в мирное время, со всем сюда относящимся, а именно:

наборы,

платежи,

пенсии,

возмещение (dedomagement des accords),

бостели (офицерские поместья),

пасс-воланс,

смотры,

резерв.

Повинности на духовенство, называемые консисториальными, равно таковые же, именуемые регалиями.

Торговые сношения между Финляндией и Россией и морские таможни с необходимыми в этой части преобразованиями.

Вознаграждение от щедрот Е. И. Величества жителям, наиболее пострадавшим от вступления Его войск.

Весь, этот перечень заключен приведенными выше словами о соображении с пользами России.

Очевидно этот реестр не составлял не только правильной программы, обнимающей все главнейшие предметы устройства страны под новым владычеством, но и не отличал вовсе вопросов капитальных, органических от частностей случайных и временных. Системы не было никакой. Но Спренгтпортен желал забрать как можно больше в руки сейма и в свои конечно (первенствующее свое положение в крае он считал вне вопроса), начиная с общего управления страны и таможенных дел России, и кончая раздачей по усмотрению сейма и его, Спренгтпортена, тех пособий которые Император Александр мог назначить финляндцам, пострадавшим от вступления русских, войск.

Эта программа осталась однако без ответа, или вернее готовился, как выше сказано, ответ отрицательный; но Румянцев действовал на столько осторожно, что Спренгтпортен считал свое дело почти выигранным. Впрочем, зная что при дворе были люди, желавшие убавить меру доверия к нему Александра, Спренгтпортен старался укрепить свою позицию новыми батареями. Он находил, что двух мемуаров, поданных в течение одной недели, было мало; поэтому чрез неделю он послал еще третий.

В этом новом мемуаре он обозревал положение с военно-политической стороны. Признавая, что «Небо увенчало успехом его старания в деле, бывшем тридцать лет предметом всех его желаний, домогательств и трудов», он восклицал: «Финляндия принадлежит нам!» — Войска гр. Буксгевдена были уже действительно на севере Ботнического залива, и Спренгтпортен забыл на минуту свои обычные порицания действиям главнокомандующего. Он только утверждал теперь, что отныне надо иметь в виду войну не с Финляндией, а с Швецией, и что туда следует перенести и театр её. Этими словами он делал приятное Александру, сильно желавшему в самом Стокгольме продиктовать условия