мира. Спренгтпортен не опасался возобновления военных действий в Финляндии: «Швеция, не имея более ни сил, ни способов, ни даже охоты вновь воевать за эту провинцию, которую она иначе не уступила бы так легко, очевидно направит свои усилия вместе с Англией против Норвегии. Без сомнения в этом плане она желает найти себе вознаграждение за Финляндию. В довершение всего Свеаборг наш. По занятии Гангеуда; балтийские шхеры оберегаемые флотилией превосходящей флотилию неприятельскую, отчасти разрушенную, Ботнический залив до Вазы занятый войсками, и резерв в 20 тысяч позади Кюмени, готовый двинуться в случае надобности, — все это побуждает ничего не опасаться». Все эти соображения свои Спренгтпортен считал за непреложную истину — ровно за две недели до Револакса! Высказывая такой взгляд, он шел к тому чтобы повторить свой caeterum censeo: «итак, я думаю, в настоящем случае меньше должно быть места военным мерам, чем тому что следует пустить в ход, дабы завоевать доброе расположение (la bienveillance), покорность и возможную помощь со стороны жителей для дальнейшего движения наших сил, если обстоятельства того потребуют. Это предположение вовсе не химера». Способы завоевания доброго, расположения или, «благосклонности» населения сводились к тому же: нужно созвать сейм в Або. Спренгтпортен имел полную уверенность, что благодаря сейму война удалится из пределов Финляндии, и береговые жители предоставят широкие средства для перевозки войск в Швецию.

Для завершения своей победы, Спренгтпортен решился в некотором роде еще раз пристыдить правительство и даже отчасти пригрозить ему. «Я всею силою настаиваю на приведенных уже соображениях в пользу созвания сейма в Або: оно соответствует конституции страны, было обещано прокламацией, и я расположил к нему умы вовремя моих поездок… Народ, привыкший к свободе, требует некоторого снисхождения к иным его предрассудкам, в избежание других, кои могут проявиться из опасения нового владычества.

При тогдашнем настроении Императора Александра, Спренгтпортен мог по-видимому рассчитывать на эти фразы. Однако сила вещей взяла верх, и вся энергия ходатая за сейм разбилась о соображения и советы, людей противного мнения. Румянцев, Аракчеев, Буксгевден, на месте Тенгстрёмы, Троили, — если последние даже и неискренно, — примыкали к этому мнению. Спренгтпортен был теперь Едва ли не совсем один. Будущие его союзники из бывших аньяльских заговорщиков еще не появлялись в Петербурге; те же, что издавна жили там на русских пенсиях, — или расходились в мнениях, как Клик, или были безгласны и очень мелки, как Ладо и т. п. — Чтобы высказаться окончательно, Государь по всей вероятности ждал возвращения Клика из его секретной поездки в Финляндию. В то самое время, когда Спренгтпортен действовал своими батареями во всех направлениях, этот незначительный майор готовил свои. В первых числах апреля, как известно, он послал Александру Павловичу свой мемуар о порядке привода к присяге. Здесь шла речь и о сейме.

Взгляд Клика был прямо противоположен мнению Спренгтпортена. Человек, который отвергал в корне самую мысль о каких-нибудь не только соглашениях, но даже и объяснениях с незначительным побежденным народцем, и не мог глядеть иначе. Клик категорически заявлял, что обещанное прокламацией 10-го февраля приглашение депутатов в Або для суждения об их нуждах и по их законам действительно даст место мысли о сейме, но что она кажется ему в данное время если не опасною, то во всяком случае бесполезною. Клик спрашивал: не закружится-ли голова у депутатов, призванных рассуждать об их интересах? — и воздержался от ответа, находя вопрос крайне щекотливым. Он очень остроумно и основательно был в недоумении на счет того: в каком виде и по каким узаконениям организуется сейм? Будет ли это на основании закона 1720 года, гарантированного Петром Великим, или же по постановлениям 1772 года, никогда русским правительством не признанным? — Клик оставляет под сомнением даже вообще вопрос: имеет ли Финляндия свои законы на подобный случай? «Но если признать законы шведские и допустить сейм только для присяги, — как объяснял Клику гр. Румянцев, — то сколько времени понадобится на объявление повеления о созыве депутатов и на самый их съезд? А присяга необходима безотлагательно». Клик возбуждал сомнение и другого рода, еще более серьезное: «раз сейм будет собран, ограничится-ли ой одной присягой и не вообразит-ли себя в праве воспользоваться тем избытком свободы, которого он собственно не должен бы иметь?» — Наконец и еще замечание: депутатам следует получить от своих сословий определенное вознаграждение; на один переезд их потребуется несколько сот лошадей. Такая повинность для бедной страны, служащей к тому же театром войны, не может быть приятна. Надо не забывать что население обязано, и прежде всего, предоставлять средства передвижения для военных транспортов. Легко ли подобное бремя?

Делая подобные возражения, которые метко попадали в цель, Клик оговаривался что не суетные расчеты честолюбия руководят им в этом случае. «Призванный по рождению моему, в качестве дворянина, заседать на сейме как старший в роде, я уверен, что не был бы из последних между моими сочленами; но такой почет вовсе меня не увлекает.

Таковы были соображения, на основании которых Клик отвергал созвание сейма не только вообще, но и специально для одного только привода к присяге. Взамен последнего им предложен известный уже порядок принесения присяги, — и он одержал решительную победу над своим бывшим руководителем и покровителем. 9-го апреля последовало повеление графу Буксгевдену о принятии присяги согласно проекту Клика. «Его Величество, — писал гр. Румянцев главнокомандующему — признавая в полной мере основательность заключений ваших касательно разных неудобств, какие могли бы произойти от собрания в Або сейма, возвещенного в свое время декларацией от имени вашего изданною, соизволяет меру сию отменить.

ГЛАВА XVII. Финляндская депутация. — Вызов ее

Но если прекратилась на время речь о сейме, то разговоры о пользе и даже необходимости выслушать местных людей не прекращались. Занятая страна представляла много особенностей, и чем дальше на запад — тем больше; это уже само по себе давало повод к затруднениям. К тому же главное местное начальство, при быстроте наступления войск, и не могло обращать должного внимания на гражданскую администрацию, и затруднения только усугублялись. Предполагавшийся помощник главнокомандующему, Спренгтпортен, оказался не на уровне задачи или, что еще хуже, преследовал свои противоположные цели, и все дело осталось опять на плечах Буксгевдена, которому было не по силам. Недоверие и даже враждебность населения, разумеется, не облегчали его; агитация же, — руководимая с Густавова «Амфиона» и поддерживаемая вестями с севера о русских потерях и финском мщении, — усиливала трудности. Быть может, если бы на месте применена была к делу полная энергия, затруднения эти рушились бы; но главнокомандующий, критикуемый