кончики моих ушей вспыхнули двумя сигнальными факелами. Вроде тех, какие зажигают в воздушной гавани, давая судам ориентир для приземления.

Вот тут-то я по достоинству оценила идею Керроу похитить меня посреди лекции. Гениальную, потрясающую. Жаль, ни гхарра не сработавшую.

Как затравленная россоха, я забегала глазами по просторному диагностическому кабинету. Поймала сочувствие в глазах рыженькой ассистентки, растерянность в прикушенных губах мисс Хендрик…

Взгляд упрямо магнитило к застывшей фигуре Рэдхэйвена, но я, сосредоточенно сопя, отводила его в противоположный угол. Там стоял стеклянный сервант, набитый какими-то серебряными шариками. Закрытый таким же защитным экраном, как у палаты Мюблиума.

Будь я сейчас получше сконцентрирована и не так обескуражена, обязательно спросила бы, что за ценность в этих блестящих безделушках.

– Мисс Ламберт, вернитесь на кушетку, – строго велел Граймс, и я осознала, что стою посреди комнаты и опасливо озираюсь.

Тьма! Желание сбежать огненной плетью обожгло живот. Я закашлялась, изо рта вырвался странный свистящий хрип.

– Займемся барьером, ми-илочка? – ехидно протянул док таким тоном, словно предлагал форменную непристойность.

– А? – ошалело вгляделась в серые глаза. Умные, проницательные. Все для себя уже решившие.

Причем тут вообще барьер? Да кому интересна причина его поломки?

Куда любопытнее причина, по которой папенька дошел до неприличной мысли, что по возвращении в академию я могу оказаться в положении! Варх!

А ведь мой отец достаточно разумный человек. Рациональный. Консервативный, конечно, и не большой фанат прогресса, чем его мама вечно попрекала… Но на коленке выводов обычно не делает.

Каким таким потаенным мыслям ухмылялся сейчас Рэдхэйвен – и думать не хотела. Но «проезжий целитель» явно догадывался, что подтолкнуло отца к поспешным умозаключениям.

Проклятье!

Все-таки чувствовалось, что папа не теоретик. Я вот с выводами не спешила. Мусолила непроверенные «факты» в голове всю ночь. Перебирала их даже во сне – старательно, упрямо, проснувшись к рассвету на сбившихся влажных простынях.

Утром в ванной рассматривала пожелтевшие синяки и отметины. Сверяла данные. Искала причинно-следственные связи, выдвигала адекватные гипотезы…

Потому что поторопиться с выводами может любой дурак. А жить с ними потом как?

Понятно ведь, что сны – это сны. И в них правды нет. А реальность – она всякой бывает. И в ней вполне могут найтись разумные объяснения синякам, ночевкам и новым сорочкам, перешитым из фермерских мешков.

Разумные. Объяснения. А не вот эта чушь, которая лезет в голову при одном взгляде на черноглазого мастера!

Я невольно потерла саднящую шею и позволила себе столкнуться непонимающим взглядом с Рэдхэйвеном. Тот едва заметно кивнул, уголок губ дрогнул в мимолетной улыбке. Всем своим невозмутимым видом напоминал о вердикте Граймса: что бы там ни навыдумывал папенька, аура моя сияет. Это успокаивать должно. Наверное.

– Барьером. Займемся, – тихонько просипела и заползла задом обратно на кушетку.

– Вот и умница, – похвалил док, сжимая мой затылок цепкой, как металлическая клешня, рукой.

Да гхаррово же копыто… Рэдхэйвен касался куда приятнее. Ласковее, ей Варху.

Я быстро, поверхностно задышала, пытаясь проглотить подступившую тошноту. Она уже в горле булькала, и вот только моего завтрака на полу и не хватало. Для полного унижения.

– Осторожнее, Граймс, – взвизгнула Хендрик и перехватила его запястье. – Одна из моих лучших учениц, а вы ей мозг в кисель превращаете!

– Ей не навредит. Меньше шансов через десять лет остаться старой, никем не тронутой девой, – парировал циничный док, нагоняя на щеки Эльзы очередной поток пунцовой краски. Вытащил свою руку из захвата и брезгливо вытер о халат. – Так-с, мои выводы… Сир с черной аурой прав: это не проклятье. И не родовая хворь. Ломали вручную, при личном контакте, чуть больше недели назад.

– Огхарреть… – я качнулась в его равнодушно-холодных руках.

– У вас есть враг, ми-илочка. Где-то здесь, в академии.

Это его «ми-илочка», вытянутое скрипучим тоном, наждачной бумагой проскребло по ушам.

Зачем кому-то понадобилось ломать мой защитный барьер и предлагать меня Тьме? Это ведь… жестоко. Очень. Я помнила, как страшно мне было в том парке в окружении чужих начищенных ботинок. И больно. И беспросветно.

Керроу с товарищем обменялись красноречивыми взглядами. Ректор, морща лоб, словно проговорил: «Что-то такое я и подозревал». И взволнованно покосился на эмблему, венчавшую мундир Рэдхэйвена.

– Обычно слом барьера – это больно, – бормотал целитель, с инструментальной точностью орудуя пальцами на моем затылке. – Чувствительность снижали артефактом. Вроде такого, одноразового, – кивнул на стеклянный шкаф, заполненный серебряными шариками. – Вы могли ощутить магрень, головокружение, усталость.

Пальцы Граймса неприятно вдавливались в кожу. Хотелось жалобно захныкать и потребовать прекратить измывательство.

– В день отъезда, – кивнула, покусывая губу и сдерживая рвущийся стон. Больно! И жутко неуютно. – Когда все рассаживались по маг-вояжерам. Раскалывалась голова, и никак не получалось сконцентрироваться.

– Кто с вами был рядом, Эйвелин? – прохрипел Керроу, доставая из кармана темно-синюю записную книжку.

– Да почти вся академия, – выдохнула, вспомнив толпу учеников, заключившую меня в удушающие объятия.

То утро, наполненное шумом молоточков в висках и отрезвляюще ярким светом, легко всплыло в памяти. Граймс горланил про ампутацию мозгов, преподаватели контролировали посадку. Ректор обещал, что через неделю учеба возобновится. Эльза беспокойно наматывала круги у ворот, выжидательно поглядывая в небо.

Водители оглашали воздух зычной анжарской бранью, толкаясь вояжерами на узкой подъездной дорожке. Пока Диккинс помогал мне с чемоданами, Тейка о чем-то спорила с Кили и Лети. Рисса прятала свою ящерку в рюкзак и, мечтательно вздыхая, разглядывала кого-то в толчее.

Фил и Джи-Роуз так бурно спорили за Тейкину поклажу, что в итоге случайно распотрошили одну из сумок. Иллона назвала их квахарами, мисс Донован призвала всех к спокойствию, и понеслось…

Началась суматоха. Вслед за криками в ход пошли пульсары начального ученического уровня… Сир Райс вовремя подоспел и распихал всех дерущихся по разным вояжерам. Мы с Вейном чудом умудрились в один втиснуться.

Перед глазами поплыло почти сразу. И всю дорогу до Аквелука вид за окном размазывался пятнами, а голову разрывал грохот.

Значит, тогда это и произошло… Перед самой посадкой. Значит, тогда… Кто-то взял и разрушил мою естественную защиту от темной стороны. Кинул меня Тьме, как аппетитную кость, чтобы та сделала всю работу.

Значит, тогда, да… Значит, тогда меня убили.

***

Мир снова плыл перед глазами, намекая, что уже не станет прежним. Понятным и предсказуемым. И от этого делалось больнее, чем от неделикатных манипуляций Граймса.

В кабинет без стука вошел сир Райс, но, потрясенная, я даже не