В день приезда родителей все чуть нервничали, ходили слегка на взводе. Дети знали – это лето их изменило. Как и любое лето. Именно поэтому в сентябре дети возвращаются в школу другими. Ребенок – существо постоянно меняющееся, даже если он и не хочет. А уж если хочет – тем более.

Август долго думал, в чем встретить родителей, и наконец сделал выбор: махнуться с Эмили. Теннисный свитер Джона с логотипом клэпхэмской школы он обменял на длинное платье в сине-белую полоску с короткими рукавами. В нем Август стал выше и стройнее, эдакий танцор на палубе из фильма сороковых годов. Так сказали все ребята, и когда он прошелся по их палате, как по подиуму, все заулюлюкали. В родительский день Робин вырядился в платье. Родителей все встречали на главной лагерной лужайке. По одному дети подскакивали и неслись по траве в объятья мам и пап. Прыгали даже те, кто уверял, что ни секунды не скучает по дому. Чувства, обычно скрытые от глаз, имелись у каждого, и Августу это нравилось.

Август увидел родителей – держась за руки, они вышли из-за угла. Стайки детей летали во всех возможных направлениях, Рут дергала головой из стороны в сторону – искала его. Джон козырьком приложил руку ко лбу, закрываясь от солнца. До них тридцать шагов, двадцать, десять. Август шел им навстречу, Рут ойкнула и, раскинув руки, кинулась к нему. Август был почти с нее ростом, но разве в этом дело? Для мамы он всегда останется ребенком. Длинное платье слегка его ограничивало. Август оказался в маминых объятьях, сверху на них накинулся папа, они сплелись в счастливый комок. Август держался уверенно. Пока они обнимаются, вопросов не будет – только любовь.

После обеда – свободное время, если хочешь, родители могут забрать тебя за территорию и погулять, а потом – лагерная самодеятельность. Считалось, что когда родителям придет время уезжать, все так выдохнутся, что на грусть сил уже не останется.

Август, держа Рут за руку, провел ее по палате, показал, где они спят, показал укромное местечко в стене, где он держал ее письма. Она забралась с Августом наверх, пока Джон ходил в туалет («пахнет так, будто все эти двенадцать пацанов писают на пол!»), и они стали шептаться.

– Отличное платье, – похвалила мама и потрогала ткань на колене Августа.

– Это моей подруги, – сказал Август. – Просто дала поносить.

– Ясно, – кивнула мама. – Тебе очень идет.

– Спасибо. – Август прикоснулся к деревянной стене, на которой не одно поколение детей писали свои имена и даты пребывания в лагере. Иногда в эту палату селили девочек, иногда мальчиков. Август потрогал выцарапанную надпись «Зоя».

– А кто Робин? – негромко поинтересовалась мама. – Тебя здесь так называют?

Август и не думал, что родители заметят.

– Да. Псевдоним такой.

– Хочешь, мы тоже будем тебя так называть? – Рут говорила шепотом. – Дома?

– Может быть, – сказал Август. – Может, не надо. Не уверен.

– Вы что там обсуждаете? – На уровне матраса появилось лицо Джона.

Он вжался носом в колено Августа, точно пес, который выпрашивает угощение. Весь народ собрался на лужайке, в ожидании концерта. «Вечнозеленые» собирались петь попурри из «Битлз», Сара будет аккомпанировать им на гитаре. Она уже показала Августу несколько аккордов. Август не спускал с нее глаз.

– Потом об этом поговорим, – предложила мама, пристально глядя на Августа. – Но, если хочешь, можем и сейчас.

– Давай лучше дома, – ответил Август.

– Идем, не хочу пропустить концерт! – Летний лагерь Джону нравился, здесь и взрослые могут прилично оторваться, поорать песни с детишками.

– Я тоже, – отозвался Август.

Рут спустилась по лесенке, родители стояли внизу и ждали свое чадо, как пожарники с батутом.

– Осторожно, – предупредила мама. – В платье труднее.

– Справится, – подбодрил Джон. – А если рухнешь, мы поймаем.

Август повернулся к ним спиной и начал спуск, ниже, ниже – и наконец нога уперлась в пол.

План был такой: Сесилия выпрыгивает из школьного автобуса, вскакивает в седло шикарного прогулочного велосипеда Астрид и катит к дому Эллиота, там он или Венди ждут ее у открытой двери, а от стен в прихожей отражаются бешеные вопли. Она входит, они выходят – и возвращаются в шесть часов. В промежутке она отвечает за то, чтобы Айдан и Захари остались в живых. За это она получает сто долларов, столько она никогда не получала от родителей за что бы то ни было, то есть, выгода налицо.

До переезда к Буле Сесилии в общем и целом довелось провести наедине с Эллиотом минуты три, если не меньше. Подкатив по полукруглой дорожке, в дверях она увидела его. Он двигался взад-вперед, точно огромный шарик для настольного тенниса.

– Привет! – Сесилия соскочила с седла и плавно остановила велик.

– Спасибо, что приехала, – сказал Эллиот, и в голове у Сесилии мелькнуло: вдруг он не помнит, как ее зовут?

Эллиот и Портер выглядели намного старше ее папы. Может, отца она просто лучше знает? Вряд ли дело в этом. Казалось, чем дальше, тем быстрее разница в годах между Эллиотом и Портер и их младшим братом приближала их к предыдущему поколению. Дядя выглядел старомодным, из тех, кто не в курсе, как работает интернет, не знает, что называть незнакомую женщину «дорогая» плохо. Наверное, все дело в том, что у нее никогда не было дедушки, а Эллиот в семье самый старший?

– Давай проведу быструю экскурсию. – Эллиот повернулся и ушел в дом, не успела она упереть в землю подножку велосипеда.

Из глубин дома доносились боевые кличи.

Эллиот, Венди и мальчишки жили в нескольких кварталах от Большого дома. Дом Були свой возраст показывал: скрип лестницы, старинная лепнина, массивные дверные ручки, которые не всегда слушались, ночные шорохи, будто чихает и кашляет простуженный старик. А дом Эллиота – Сесилия поняла это с первой секунды – не издает даже шепота. Прямо антипод Большого дома, его противоположность, хотя квадратные метры такие же. Стены темно-серые, диван бежевый. Нельзя сказать, что дом Астрид заставлен вещами, но он обитаемый: на стенах картины, в каждой комнате книги. А у Эллиота – пустота, если не считать огромные конструкции из «лего» на ковре, тоже, кстати, бурого цвета.

– Классно у вас, – похвалила Сесилия, и в ту же секунду в нее сзади врезался Захари.

Прямо не дом, а гостиница или декорация в мыльной опере. Каминную полку гигантских размеров украшали лишь свечи, и то не настоящие, а с кнопкой выключателя. Ее родители здорово бы посмеялись. Дома, построенные Эллиотом, они называли Макстриками – не бог весть какой комплимент.

– Ха-ха-ха, попа! – закричал Захари и тут же унесся в противоположном направлении.

– Здесь кухня, – показывал Эллиот. – Вон туалет. Их комната наверху, сами покажут. Там жуткий бардак, даже представить невозможно. Вот выход на задний двор, мой совет – вытолкни их туда, закрой дверь и гуляй с ними, сколько влезет. Он скрестил руки на груди. – Что еще? Не захотят есть обед, пусть едят все, что найдется в холодильнике, – это проблема Венди. Деньги на барной стойке, там же, если что, – номер моего телефона.