— Учитель, вы… вы ранены?

— Нет, Ученик…

Я облегченно вздохнул, но следующие слова повергли меня в состояние шока.

— Нет, сынок. Я не ранен. Я убит… То, что я еще говорю с тобой, это лишь… действие магии… но оно скоро закончится. Раны от призрачного меча не заживают… никогда… они пожирают меня, расползаясь по телу… убивая так же верно, как смертельный яд. Я могу лишь отсрочить… и то ненадолго…

Он надолго замолчал, собираясь с силами. Сквозь прижатые к животу руки, теперь это было уже очевидно, медленно сочилась кровь, не оставляя никаких сомнений в правоте магистра: если он до сих пор не затянул рану, значит, сделать это просто невозможно. Я же думал о том, что так неожиданно лишился Учителя, а ведь он столь многому мог бы еще научить меня. Как я корил себя сейчас за лень, за невнимательность и рассеянность — там, где мог бы сидеть умелый маг, сейчас находился лишь вздрагивающий от страха перед будущим ученик.

— Я оставляю тебе в наследство знание… что ж, ты должен преуспеть там, где не удалось мне. Но ты еще слаб, мне не хватило времени… но я смогу все же сделать кое-что, что поможет тебе… Прежде всего принеси мне ту шкатулку, что стоит на полке в моем кабинете…

Да уж, в свое время шкатулка попортила мне немало нервов, поэтому найти ее я смог бы, пожалуй, и с закрытыми глазами. Учитель никогда не прятал ее и даже не запрещал прикасаться к ней. Я и прикоснулся… Неделю рука висела совершенно безжизненно, и только потом острая боль возвестила о том, что я снова начинаю чувствовать ее. Учитель лишь посмеялся и снова заставил меня повторять те рукописи, что описывали построение смертельных ловушек, предназначенных для особо любопытных.

С тех пор я не раз пытался открыть ее… Я преодолевал одну из защит, но под ней оказывалась другая, еще более изощренная и опасная. А учитель лишь посмеивался да иногда подсказывал, где можно найти описание того или иного элемента защиты. И все же мои усилия были тщетны.

Я принес шкатулку — изящный ларец из черного дерева, инкрустированного серебром. Я временами даже подозревал, что это отнюдь не дерево и не серебро — кинжал ли, огонь или иное воздействие не оставляло на тускло блестящей поверхности никаких следов. Пододвинув низкий столик поближе к магистру, я поставил ларец перед ним и почтительно отступил.

— Ты так и не смог открыть его… — слабо усмехнулся он. — Еще бы… он заперт моей кровью, кровью мага… это дорогого стоит, Ученик. Но теперь пришла пора заглянуть внутрь.

Крышка откинулась легко, как будто и не было под ней запоров, против которых оказалось бессильно все мое умение. В ларце лежал свернутый в трубку пергамент. Повинуясь приказу Учителя, я с благоговением развернул его. Это была карта…

— Что ж… теперь последнее… Ты должен многому еще научиться, но времени нет. Серый идет по следу, и он не отступит… Да, не так я хотел учить тебя, но у нас нет выбора… Тебе будет больно, Ученик, очень больно… Но ты должен вытерпеть все до конца, ибо награда будет… велика.

Мне показалось, что ноги в одно мгновение приросли к полу. Кожа покрылась холодным липким потом, а руки задрожали… нет, затряслись от волной нахлынувшего страха. О Чар! Я знал, что имеет в виду Учитель, и сказать, что меня это пугало, значило ничего не сказать. Один из самых страшных, самых опасных ритуалов некромантии… Опасных прежде всего для самих некромантов. Да что я говорю, ритуал, весьма вероятно, может оказаться смертелен для меня, и уж наверняка его не переживет Учитель. Он не пережил бы этого ритуала даже в том случае, если был бы здоров, молод и полон сил. Ибо ритуал этот — передача самой жизни, включающей в себя все: и Силу, и знания, и навыки, и даже часть памяти.

Если я выживу, я стану магом, магистром, самым сильным, самым могучим в истории некромантии. Потому что во мне сольются силы молодости и старости, силы Учителя и Ученика. Этот ритуал был разработан много веков назад, но, если книги не врут, ни разу не был исполнен — ведь он нес с собой смерть Учителя и почти наверняка уродовал телесно Ученика. Плата за знания оказалась высока, и мало кто был способен ее заплатить. Возможно, если бы в прошлом какой-нибудь Ученик смог бы заставить своего Учителя провести ритуал силой, тогда… Но это было невозможно, ритуал требовал доброй воли.

Учитель видел мой страх, но сейчас мои эмоции его не интересовали. И он знал, что я, несмотря на испытываемый ужас, не откажусь и не убегу. Потому что он отдавал мне в дар такое могущество, которого я не смог бы достигнуть и за десятки лет кропотливого изучения старинных книг, да что там изучение, даже сотня лет практики не даст того, что сделает со мной Слияние Разумов…

И когда он протянул ко мне дрожащие, покрытые морщинами и полузасохшей коркой руки, я без колебаний вложил в них свои ладони.

Рон и его товарищи затаив дыхание слушали дракона. Кое о чем они имели представление и ранее, кое-что оказалось совершенно им неизвестным, и тогда Айрин засыпала Гранита вопросами, на которые он отвечал с терпением истинного долгожителя, обстоятельно и детально, не скрывая ничего или почти ничего. Брик вообще сидел открыв рот, внимая каждому слову, впитывая в себя рассказ, который вряд ли когда-либо слышали люди.

Великий Торн создал в свое время драконов с весьма определенной целью — охранять Чашу, могучий артефакт, доставшийся ему в наследство от другого мира, давно исчезнувшего в череде веков. Почти неуязвимые для обычного оружия и магии, бессмертные, быстрые и могучие, мудрые драконы должны были, по мнению бога, стать надежными стражами для бесценного и смертельно опасного в неопытных руках артефакта. Он никогда не объяснял в деталях, почему не может унести Чашу навсегда туда, где она станет никому не доступна, но по редким оговоркам Гранит понял, что Чаша, использованная для создания мира, слилась, сроднилась с ним и попытка унести ее приведет к стихийному высвобождению бушующей в артефакте энергии, которая сметет все живое на многие тысячи лиг вокруг, а то и уничтожит этот мир целиком.

И Чаша осталась на этой земле, в месте, которое Торн накануне своего отбытия должен был сообщить драконам. Но бог, которого люди считают всеведущим и всемогущим, просчитался.

Драконы оказались слишком умны и слишком независимы для того, чтобы выполнять роль бессменных стражей при чуждом им предмете, пусть даже он содержал в себе столь необъятные силы. У драконов стали возникать свои проблемы — любовь и тяга к приключениям, ненависть и стремление к знаниям. Их не устраивали цепи, приготовленные для них, пусть они были и призрачными.

Торн пытался бороться, в порыве гнева даже уничтожил одного дракона, Бездну, самую дерзкую и злобную из всех. Но ничего не помогало, и бог с ужасом осознал, что хранить чашу стало некому… Он творил новых и новых созданий, которым была уготована роль стражей, но все они рано или поздно выходили из подчинения. Преклоняться — пожалуйста, возносить дары и молитвы — сколько угодно. Но поступать все предпочитали по-своему.