— Дядя Саша, тётушки, вы не будете против если я достану к десерту торт и немного заварных пироженок?

— Юра! А мороженное? Знаешь такое на палочке, цилиндриком, в шоколаде в фольгу завёрнутое, — встрепенулся дядя Саша, — можешь достать?

— Это которое Ленинградское?

— Нет такого не знаю, — он вздохнул, мы с твоим отцом, когда в лицее учились, ездили на математическую олимпиаду в Питер, вот там на вокзале и попробовали, на всю жизнь запомнил вкус, жалко, так больше и не довелось поесть эту вкусноту.

Упс. Опять меня занесло на повороте параллельных событий. Достав памятный цилиндрик в заиндевевшей фольге, аккуратно стянул вниз обёртку, завернув её на палочке, протянул Юн Ми показывая глазами, что бы передала дальше по цепочке из сестёр. Мороженное добралось до главы семейства, тот откусил, блаженно зажмурившись, после чего выдохнув морозный воздух произнёс:

— Оно самое, вкус детства. — дядя Саша так и не открыл глаза, откусил ещё чуть-чуть, — ты это, достань всем пусть попробуют, и про тортик не забудь, мы всё равно к десерту ничего не готовили, — он сглотнул растаявшее мороженное, — на тебя рассчитывали.

За десертом все весло болтали, абсолютно забыв о важном госте, наконец став похожими на большую дружную семью, а то, честное слово, сидели, как на приёме у Императора.

Юн Ми побежала с младшей сестрой на кухню за чайником и чашками, предварительно положив своё мороженное в предоставленные мною металлические креманки. Старшие сёстры, за исключением брата, быстренько смели со стола все блюда, освободив его под десерт, чем я тут же и воспользовался, водрузив целых пять картонных коробок с восхитительнейшими тортами из моего детства.

Тортики под чай, зашли, как по маслу, ни кто против не был, и тем более не морщился.

За чаепитием Со Хён рассказала, про сегодняшнее собрание моих кадетов из Клуба, чем крайне заинтересовала отца. Дядя Саша выпытал из нас всё, даже про мой скорый отъезд, правда интересоваться причиной не стал, буркнул только старшей жене, что это дела Рода и её не касаются, и на этом отеческий допрос окончился.

Наконец чай закончился, тортики стёрлись до пустых коробок, Глава семейства Кимов поднялся, отставив пустую тарелку, с такой же пустой чашкой. Вслед за ним подорвались все, ну да Корея, старшие рулят, не успел поесть раньше старшего за столом, твои проблемы.

— Обед был очень хорош, скажем спасибо нашим девочкам, — он улыбнулся моим соседкам, — Юра проводи Хёну домой, заодно посмотришь на наше приданное. Я предупрежу охрану о пешей прогулке.

— Конечно провожу. Милая ты не будешь против прогуляться со мной до твоей квартиры? — Спросил Со Хён, соблюдая правила приличия.

Нет оно в принципе конечно странно, что нас так вот сразу, после обеда, просят восвояси, но мало ли какие у Александра Владимировича планы, даром от него расходятся флюиды нетерпения и азарта. Что-то его в моём рассказе явно зацепило.

На улицу мы вышли, минут через десять наверное, не раньше, сначала попрощался со всеми, потом меня посетила здравая мысль повесить на бок шпагу, дабы определится со статусом и не выглядеть белой вороной, а ещё хамом невоспитанным в глазах старшего поколения. Ведь сто пудов попадутся особо противные бабки по пути и расскажут мне о политике партии и Императора.

В общем вышли.

К моему удивлению охрана глаза не мозолила, я видел пару впереди метрах в двадцати от нас, думаю такие же бойцы идут сзади.

Всё нормально, для меня по крайней мере нормально, когда у отца в двенадцатом году возникли серьёзные проблемы с олигархом из соседней не залежной, я тоже так в институт ходил, через неделю привык и вообще наружку не замечал.

Вот и идём как пионеры, в шаге друг от друга. Меня подобный расклад не совсем устраивает, да блин он меня реально раздражает. Поэтому уже через четыре минуты неспешного променада, по Сеульской улочке, решил расставить точки над i.

— Милая ты выглядишь несколько зажатой, может возьмёшь меня под руку, как это предписано во второй части «Юности честного зерцала», подаренного своему народу, Императором нашим, Петром Алексеевичем, ещё в тысяча семьсот семнадцатом году. — Я протянул девушке локоть своей правой руки.

— Тансини-и марандельо милыи, — прощебетала, улыбнувшись Со Хён, смешно коверкая русское слово, крепко уцепившась за мою руку чуть выше локтя.

Получилось смешно, с одной стороны она безоговорочно подчинилась, произнеся «по твоему слову», а с другой, зацепила меня, как провинившегося школьника.

— Хёна не нужно так крепко, — я с трудом сдерживал смех, в очередной раз вспомнив добрым словом того умника, высыпавшего сегодня из своего мешка, столько испытаний на мою бедную психику, — просто подхвати меня под руку, положи свою ладонь на мою руку ниже локтя, этого будет достаточно.

— Прости милый, я так волнуюсь, — Со Хён затараторила сбиваясь, излучая на меня свои эмоции страха, перемешанного с неуверенностью правильности своего поступка, — я так долго этого ждала, а теперь не знаю, как себя вести. Разум говорит, что я старше, и должна взять на себя заботу о тебе, как и положено старшей родственнице, а чувства говорят обратное. Рядом с тобой мне кажется, что я маленькая девочка. Ты так жестоко сорвал мой первый поцелуй, а потом был очень нежным со мной. Я не знаю, как мне быть, не знаю, как вести себя. Я боюсь.

Она замолчала, подозрительно шмыгнув носом, а я стоял рядом, пронзённый тысячами иголок её эмоций.

Приметив впереди закрытую веранду какой-то кафешки, взял свою спутницу на буксир, пояснив в удивлённо распахнутые глаза:

— Милая, тебе сейчас посидеть нужно, успокоиться. Не переживай, всё у нас будет хорошо.

Усадив свою даму за стол, элегантно подвинув под попу пластиковый стул, поставил перед Хёной высокую глиняную кружку с горячим глинтвейном.

— Пей, только не обожгись, это горячий напиток, тебе сейчас самое то. — И уже подскочившей официантке, — мне, пожалуйста, виноградный сок, красный, в высоком бокале и трубочку, моей