– И это все, что они тебе предъявляют?! Ишь ты, подишь ты! Тоже мне, преступление века! – донесся из трубки голос Левы Михеева.

Левка перезвонил Арине на следующий день. Перезвонил и извинился за суровость секретарши.

– Инструкции у нее такие, понимаешь, достает тут меня одна персона… – И он сразу перешел к делу.

Для начала с предельной внимательностью Михеев выслушал Аринин рассказ о краже на лемешевской выставке и последующих после этого допросах, а потом с не меньшей дотошностью стал задавать ей вопросы. Вопросов было много, и про сигнализацию, и про Аринины должностные полномочия, и про взаимоотношения в коллективе, и про ее личное отношение к сбежавшему сотруднику Шнуркову.

– Откуда ты знаешь, что он сбежал? – спросила Арина. – Может, его убили?

– Нет, не думаю, – уверенно ответил Михеев. – Лучше напомни мне, как фамилия того следака, с которым ты общалась?

– Которого? Я с двумя общалась.

– Слушай, не кидай мне заговор на зубы, как говорил мой клиент, Важа Давидович. Скажи фамилию того, кто под тебя копал.

– Павленко.

– Вот и ладненько. На следующий допрос мы пойдем вместе. Я сейчас в Ростове, через неделю вернусь. Если он вызовет тебя раньше, не ходи, возьми бюллетень. Ясно? – Левка задумался, запыхтел, а потом изрек: – В общем, так. Предъявить им тебе нечего. Этот Павленко банально давил на тебя. Ты хоть прочитала протокол, когда подписывала? А еще где-нибудь расписывалась?

– Да, в подписке о невыезде, – сказала Арина.

– Ладно, это мелочь. Запомни, на следующий допрос ты пойдешь со мной. Ни бэ, Ришка, буду тебя защищать, как лев! Ясно?

Тут Арина подумала про то, что все-таки не зря когда-то побывала замужем.

– Ну, раз тебе все ясно, тогда жди меня, спокойно работай. Без нервов!

* * *

И Арина «без нервов», насколько это было возможно, засела за работу. Госпожа фон Паппен ее вроде бы не торопила, но одновременно выражала надежду, что результаты не замедлят себя ждать. Все-таки странные бывают люди! Едва успев сформулировать задачу, они хотят мгновенно получить результат.

Меж тем работа впереди была долгая и кропотливая. На интернет, то есть на оцифровку музейных фондов, надеяться не приходилось. Поэтому Арине предстояло работать, как в докомпьютерную эпоху, по старому дедовскому методу. Для начала надо было оформить и разослать заявки по всем интересующим ее музеям, пообщаться с хранителями фондов, а потом зарыться в картотеках и, перелопачивая тысячи каталожных карточек, искать, искать, искать… Письма Петипа, переписку современников, дневниковые записи, мемуары, фотоматериалы, в том случае, если они четкие и позволяют рассмотреть детали. Источники составляют основу любого научного исследования. Однако с ними вечная проблема – источники разбросаны по разным музейным хранилищам и по разным городам. Правда, в данном случае речь шла лишь о Москве и Петербурге. И все равно, по самым скромным прикидкам, Арина насчитала около десяти интересующих ее адресов.

Кроме того, и она это знала на собственном опыте, архив Петипа дошел до нас не полностью. И вообще, вокруг великого хореографа, как и вокруг истории русского балета того времени, накопилось много вымыслов, легенд и ошибок. Даже год его рождения (1818 г.) до недавнего времени указывался неточно. Дело осложнялось еще тем, что Петипа писал только по-французски, русский язык за 60 лет жизни в России он так и не освоил. И хотя Арина владела французским, на прочтение иностранного текста ей требовалось вдвое больше времени.

Но, как бы то ни было, этот внезапно возникший заказ от фонда «Таубер» Арину очень вдохновлял. После коммерческих статей, заказухи, типа шитиковского каталога, она испытывала настоящий исследовательский голод, была полна энергии.

В силу каких-то необъяснимых, загадочных обстоятельств с Мариусом Петипа ее связывали давнишние, почти «дружеские» отношения. Судьба будто специально сводила ее с ним. Первая их «встреча» состоялась еще в ГИТИСе, когда на четвертом курсе Арина писала реферат о постановках Петипа в Москве в Большом театре. Вторая – в музее, когда Арина только устроилась на работу и помогала в подготовке выставки «Семья Петипа и русско-французские культурные связи». Куратором выставки тогда была одна почтенная дама, из старых музейщиц, по фамилии Улыбина. И вот теперь третья встреча! Снова здравствуйте, месье Виктор Альфонс Мариус Петипа!

Кстати, по поводу Улыбиной, именно ей, приступая к работе, в первую очередь позвонила Арина и не пожалела. Старушка – настоящий кладезь, многое еще помнила. Благодаря ее гениальной подсказке Арине без особых усилий удалось обнаружить два первых интересующих фонд предмета. Уже через неделю заказчики получили от нее адреса, архивные номера, выписки из каталогов и сканы фотографий портсигара и лаврового венка. Наталья фон Паппен тепло поблагодарила Арину и выразила надежду, что оставшаяся работа будет выполнена с не меньшей оперативностью:

«Убедительно просим ускорить исследования по определению места хранения перстня М. Петипа; отсутствие данных по указанному предмету ставит под угрозу проведение выставки в целом».

«А почему вы вообще так уверены, что этот перстень существует и что он именно в России?» – хотела написать ей в ответ Арина.

* * *

Время – прекрасный фильтр, великолепный очиститель воспоминаний о пережитых чувствованиях.

Удивительно, как иногда складываются человеческие судьбы, шаг за шагом выстраивается жизненный путь, вопреки и наперекор обстоятельствам.

Мало кто знает, что, будучи ребенком, Мариус терпеть не мог хореографию, ненавидел танцевать и занимался в классе в прямом смысле из-под палки. Он сам рассказывал, что «отец переломил о его руки не один смычок». Но выхода у Мариуса не было: в семье балетмейстера, танцовщика Жана-Антуана Петипа танцевать должны все! Жан-Антуан был человеком жестким, воспитывал сыновей в строгости. С отцом Мариуса связывали непростые отношения, а вот с матерью – самые что ни на есть близкие и нежные.

В семье Петипа было пятеро детей, но наиболее талантливым и подающим надежды, безусловно, считался старший сын Люсьен, любимец отца. С ранней юности все заглавные партии в семейном театре Петипа доставались только ему. Прекрасный танцовщик с внешностью сказочного принца, Люсьен первым поступил в труппу Гранд-опера и в итоге стал настоящей звездой парижского балета. Немудрено, что на его фоне Мариус, бывший тремя годами младше, выглядел более чем скромно. В семейных постановках ему всегда отводили лишь второстепенные роли характерных героев, простаков. Словом, в начале карьеры Мариусу не везло. Разумеется, о том, что жизнь артиста трудна, зависима и непредсказуема, он знал с детства, помнил, как родители сидели без работы, спасаясь то от войны, то от революции, переезжали из города в город. Случалось, что отец был вынужден за гроши давать уроки танцев, а Мариус с братом, внося посильную лепту, переписывали ноты. Впрочем, для артиста – это пустяки, временные трудности, которые легко забываются с каждым новым ангажементом. А вот перелом ноги для танцовщика – дело куда более серьезное. Особенно в те времена, когда сломанная нога почти неизбежно означала хромоту. Обидно было вдвойне потому, что сломать голень Мариус удосужился на сцене как раз тогда, когда получил свой первый самостоятельный ангажемент в театре Нанта. Два месяца он провалялся в постели, мучаясь не только от боли, но и от неизвестности и несправедливости. Из обещанного жалованья ему не заплатили ни су. Но все же главным было то, что нога благополучно срослась. И вскоре на помощь невезучему сыну пришел Жан-Антуан и позвал с собой в турне по Америке. Они прибыли в Нью-Йорк полные самых радужных надежд. Но, увы, поездка оказалась провальной. И отец с сыном, с трудом собрав деньги на обратную дорогу, вернулись во Францию.