Марыся подошла к дежурному по перрону, который стоял какой-то пришибленный и курил втихаря, выпуская дым. Хоть возле него подышать табачком. Понятное дело, такой не угостит девочку сигареткой, а то и вообще охрану вызовет. Раз видела, как охранники бомжиков пинали. А те свернулись калачиком, как младенцы, даже не дрогнули. Так и гнали их пинками с начала перрона в самый его конец. Со всеми их пожитками, увязанными в тюки, разложенными по пластиковым пакетам без ручек, набитыми неизвестно чем с помойки. Так и перенесли их всех со всем их скарбом на армейских ботинках. А они ничего. Даже не пикнули. А что тут сделаешь.

Известно, что в их жизни ничего не произойдет. Даже очередной Цыбульский[47]не попадет под поезд, самое большее — фанаты поломают скамейки в зале ожидания, и им не на чем будет спать.

Марыся тупо глядела на стоящий напротив нее поезд и вовсе не мечтала о дальних путешествиях. Зачем люди уезжают, например, в отпуск, ездят за границу? Она сама была только два раза на море с родителями, и вовсе ее не тянуло в дальние страны. Везде такая же безнадега, так что не стоит столько мучиться в душном поезде. Даже в будоражащем воображение самолете нечего искать. Скука.

Лучше остаться в Варшаве. Здесь столько неинтересных мест, трудно все посетить за короткое время. Улицы, переулки, странные магазины и разрушенные дома. Или целые километры новостроек. Вот где прекрасно живется.

И Марыся со все большим презрением смотрела на замученных пассажиров, намылившихся невесть куда и зачем. А потом вдруг, неизвестно почему, когда кондуктор свистнул, а поезд потихоньку тронулся, вскочила в вагон. Короткий внезапный импульс. Поехали.

Но когда она широко открытыми от возбуждения глазами увидела название следующей станции — «Центральный вокзал», — вышла из поезда и поднялась наверх по эскалатору. Вышла на поверхность. Наружу. В город.

Рядом Дворец культуры светил красным неоном со своей макушки, как бы приглашая самоубийц. На школьной экскурсии гид сказал, что если бы кто родился в одном из залов этого молоха и каждый новый день своей жизни проводил в новом зале, то пробыл бы там девять лет. Это почти столько же, сколько было ей. Только зачем там жить, если у тебя есть своя постель на Охоте, рядом твоя школа, магазины, автобусы. А может, все-таки стоит иметь такую базу в центре города. В летних лагерях, когда все обмениваются адресами в конце смены, чтобы не написать потом никому открытки, она могла бы продиктовать: Дво-рец куль-ту-ры. Самый большой в мире, как ракета какая.

Ну ладно, попробуем войти туда. Со стороны Музея техники. Где стеклянная девушка подмигивает нам своими внутренностями. За колонной. Двери. Э, да там закрыто. После того как обойдешь вокруг все здание, можно уверенно говорить, что войти сюда невозможно. Возвращаемся к маме и папе.

Марыся выгребла из кармана остатки желатиновых мишек и свернула в сторону ближайшего торгового центра. А вот если бы закрыть эти сотни магазинов, которые находятся внутри? Так, чтобы люди не смогли утром войти и купить распродаваемые по акции тряпки, сшитые в далеком Китае. Чтобы обалдевшие люди дергали ручку двери и спрашивали друг друга: «Что, в конце-то концов, происходит, забастовка, ведь тут всегда открыто, всегда, когда хочешь что-нибудь купить». Вот мы и посмотрим, купите вы хоть что-нибудь через витринное стекло и через двери с залепленной засохшим желатином замочной скважиной. И хотя Марыся догадывалась, что быстро откроют другой вход, таинственные врата, через которые запустят разъяренную толпу, она не могла удержаться и не натолкать цветных мишек в замочные скважины.

Хоть бы на минутку перевернуть весь мир, вбросить песчинку в безошибочный механизм. Пусть что-нибудь произойдет, пусть все проснутся, пусть на мгновение остановятся, и именно здесь, в центре, в этом бедламе.

— Что такое, что такое, кто погасил солнце, кто заблокировал наши автомобили, наши банкоматы, кто это сделал? Скандал, хулиганы, спасите! Я спешу, я опаздываю, а тут, черт побери, в городе снова хаос.

— Я вот какую проблему хотела бы затронуть: в моем доме уже несколько недель не греют батареи. Живу я на восьмом, ноги у меня больные, и никак не могу допроситься в домоуправлении, чтобы прислали кого-нибудь, ну не знаю, комиссию что ли какую, которая рассмотрит мое заявление. Холодно, как черт знает что, в спину дует, человек под двумя одеялами спит. И ноль внимания. Спрашивается: за что платим и почему все игнорируют, не хотят выслушать стариков. За что все это, за что столько лет мучились, или, как я говорю, сражались. Чтобы теперь мерзнуть в собственном дому, как в хлеву?

— Да успокойтесь вы, наконец, тут у людей проблемы поважнее, трамваи не ходят, фонари не горят, темно, как в жопе, а вы о каких-то батареях. Ну люди, ну ведь надо же понятие иметь хоть какое, просто не знаю, воспитание, что ли, чтобы человеку при исполнении не морочить голову, а чтобы спокойно каждый себе тихо у себя и вот. И чтоб наконец хоть кто-нибудь что-нибудь сделал со всем этим, потому что это уже не город, а бардак. На колесиках!! Я так и знала, что когда-нибудь обязательно все разлетится к чертовой бабушке в трам-тарарам. И вот вам, пожалуйста, все, как я говорила. Сегодня утром как ни в чем не бывало все вышли из домов в магазины, на работу, в школы и на заводы. И такое несчастье. Такое несчастье. Кто испортил этот мир, кто это сделал? Уж я бы подлецам по башке врезал, засранцы, жиды.

Тем временем Марыся продолжала смотреть наверх, на шпиль Дворца культуры и науки и думала, вот если бы иметь такую силу, чтобы переставить эту махину на пару сантиметров, заметил бы кто? Или надо устроить великий катаклизм — разгромить все, демонстративно все поломать, испортить, растоптать. Аннулировать.

Куда ей, она слишком маленькая для таких мыслей. Она должна взять себя в руки. Объяснить себе, что пока она многого еще не может. Но когда она вырастет, о! Тогда она всем покажет. Ее пригласят в прямой эфир, внизу на полоске подпишут «Городская партизанка» и спросят: «Что вас побудило уничтожить целый город, какие у вас планы на будущее?» Марыся скромно потупит взор и пробормочет что-то о случайности, стечении обстоятельств, мелочи.

Ах, ничего такого. Просто я убралась в квартире, и пришло мне в голову, может, что-нибудь раздербанить. Вышла я из дому, подняла толстую палку с земли. Проходила мимо стоящих на тротуаре машин и выбивала им стекла, одно за другим. И спереди, и сзади, и с наклейками «Внимание, в салоне ребенок». Стекло разлеталось во все стороны, но ни один осколок не ранил меня. Было прекрасно. Я почувствовала, что это мое призвание, мое будущее.

Вдали я увидела двух женщин-полицейских из ближайшего отделения. Немножко струхнула, как они отреагируют на мое поведение, но, к счастью, они проявили понимание. «Добрый день», — сказали они. «Добрый день», — ответила я. «Можно узнать, чем вы занимаетесь?» — «Конечно, с удовольствием расскажу. Сегодня я решила уничтожить как можно больше вещей, лучше всего не своих. Ага, прекрасно, а можно узнать, зачем? Я подумала, что люди не умеют жить, все время куда-то спешат, постоянная нервотрепка, собирают у себя ненужные вещи, и все покупают, покупают. Это плодит неудовлетворенность».