имели место. В университете учились бывшие крепостные Гаврила Журавлев и Николай Грязев[283]. Шевырев сообщает, что он видел «любопытные документы» о крепостном студенте Алексее Лебедеве[284]. Дело одного из «крепостных интеллигентов» недавно опубликовал профессор Сивков[285]. В Московском университете учился известный крепостной архитектор Шереметьева А. Ф. Миронов — один из строителей Останкинского дворца[286]. Даже эти скудные сведения показывают, что подобные случаи имели место.

Все это говорит за то, что Ломоносов своим проектом значительно содействовал тому, что в первые десятилетия жизни университета состав его учащихся был демократическим, разночинным. А это, в свою очередь, предопределило развитие всей работы университета в прогрессивном, демократическом направлении.

Чтобы не возвращаться к вопросу о гимназии, необходимо ответить еще на один вопрос. Почему дворянство не шло в гимназию при Академии Наук и устремилось в гимназию Московского университета? Причина этого в том, что правильно было выбрано место для университета. Москва не имела ни одного учебного заведения для дворян. Кроме того, организация преподавания в Московской гимназии привлекала дворян возможностью изучать не все предметы, а лишь те, которые оно считало нужным. Несмотря на крайнюю неполноту и ограниченность такого образования, это все же способствовало повышению общего культурного уровня и давало минимальные знания, необходимые для службы. В этом причина успеха Московской дворянской гимназии, которая уже в мае 1755 года имела полный комплект учащихся[287].

Московский университет твердо помнил завет Ломоносова: «Университет без гимназии, как пашня без семян». В 1758–1759 году Московским университетом была создана гимназия в Казани. Академическая клика утверждала, что невозможно обеспечить русскими учащимися даже единственную и притом крайне немногочисленную гимназию, находившуюся при Академии Наук. Московский университет на опыте своей трехлетней работы убедительно опроверг клеветническую сущность этого утверждения. Число гимназистов университета во много раз превышало первоначальные наметки. Это давало университету твердую уверенность в успехе Казанской гимназии. Действительно через полгода после ее открытия в ней было уже 116 гимназистов[288].

Московский университет рассматривал Казанскую гимназию как часть университета. В продолжение всего XVIII века он обеспечивал ее преподавателями и учебниками. Основание гимназии в Казани было не просто созданием третьей по счету гимназии в России. Это была подготовка базы, на которой вырос впоследствии Казанский университет.

Казанская гимназия не была исключением. Московский университет очень скоро стал основным центром подготовки учителей для учебных заведений России. Недаром он с гордостью заявлял, что к 1773 году им подготовлено 8 профессоров, 1 кандидат медицины, учителей для Московского университета и Казанской гимназии 57 и для шляхетского корпуса — 8 человек. В 1775 году университет заявлял, что им за 20 лет существования выпущено «в учителя и другие службы 318 студентов»[289].

Московский университет не только готовил кадры учителей; одновременно с этим он вел большую работу по проверке знаний иностранцев, претендовавших на получение аттестата учителя[290]. О том, каким авторитетом пользовались Московский университет и выдаваемые им аттестаты, говорит следующий факт. В 1771 году некий Маргас де Заммер определялся в Киевскую семинарию преподавать французский язык. Для этого он был обязан предварительно получить соответствующий аттестат от Московского университета. Кроме того, администрация академии потребовала с Заммера обязательство, что он будет учить чтению, произношению и письму «по преподаваемой в Московском университете российско-французской грамматике»[291].

Говоря о Казанской гимназии и условиях, в которых она развертывала свою деятельность, необходимо отметить, что она постоянно испытывала крайнюю нужду в деньгах. При ее учреждении Шувалов заявил, что она может с успехом существовать за счет средств, отпускаемых Московскому университету[292]. Это столь характерное для Шувалова заявление повлекло за собой бесчисленное количество трудностей и для Московского университета и для Казанской гимназии. 2000 рублей в год, отпускавшихся университетом, нехватало на самое необходимое. Уже в начале 1760 года, т. е. после первого года работы гимназии, был составлен проект штата гимназии на 5040 рублей. Университет ходатайствовал об отпуске этой суммы перед Сенатом, «чтоб Казанская гимназия не была университету в тягость». Но судьба этого штата была общая с судьбой штатов университета[293]. Из Казанской гимназии шли рапорта о том, что ее дом разваливается, что «записавшиеся в гимназии солдатские дети за крайней бедностью, в рубищах в классы свои приходят, а по выходе из оных многие милостынею питаются»[294]. Разночинцы, находившиеся на казенном содержании, получали всего 3 рубля в год! На эти деньги они должны были питаться и одеваться. Неудивительно, что они ходили «в рубищах», собирали милостыню и бежали из гимназии в солдаты.

Вопрос о Казанской гимназии интересен для истории Московского университета еще с одной стороны. Именно с ее деятельностью связано претворение в жизнь требования Ломоносова относительно необходимости изучения восточных языков. С 1769 года в Казанской гимназии был основан класс татарского языка. Этот класс послужил ядром будущего восточного отделения, созданного сначала в гимназии, а позднее в Казанском университете. Несколько лет спустя после учреждения класса татарского языка в Казанской гимназии, он был создан и в университете.

В этой связи необходимо отметить, что Московскому университету принадлежит честь издания азбук и грамматик на языках народов, населявших Россию. В течение 1758–1778 годов, помимо составления, перевода и издания грамматик немецкого, латинского, французского и итальянского языков, была издана «Турецкая грамматика» (1778). Кроме того, Московский университет издал «Азбуку грузинскую» (1758), «Грамматику чувашскую» (1770), «Азбуку татарского языка» (1778).

Тем самым русский университет оказывал практическую помощь делу развития культуры и распространения образования среди других народов, входивших в Российскую империю. Эта тесная связь и помощь другим народам всегда составляла характерную черту прогрессивного направления в русской культуре.

Четвертой отличительной особенностью проекта, имевшей огромное прогрессивное значение, являлось то, что Московский университет был рассчитан на русских студентов и гимназистов, с ними должны были работать русские профессора и учителя; они были предназначены для удовлетворения насущных нужд России.

В «доношении» говорилось, что цель университета — подготовить «довольно национальных достойных людей в науках, которых требует пространная… империя к разным изобретениям сокровенных в ней вещей и ко исполнению начатых предприятий и ко учреждению впредь по знатным городам российскими профессорами училищ»[295].

В соответствии с этим изучение русского языка в гимназии занимало центральное место. В университете же проект устанавливал равноправие русского и латинского языков. Если регламент академии предусматривал, что все лекции читаются студентам только на латинском языке, то в проекте университета указывалось, что лекции читаются на латинском, либо русском языке, «как по приличеству материи, так и потому иностранной ли профессор или природной русской» (§