– Я, сэр!

– Рассказывай.

Андрей растерянно посмотрел на Дюбува. Доклад комендор-сержанта был исчерпывающим. Что еще добавить?

– Я не понимаю, сэр. О чем мне рассказать?

– У тебя память отшибло, рекрут Ливадов? – раздраженно спросил второй лейтенант. – Так я могу восстановить ее. Тебе помочь?

– Нет, сэр!

– Тогда рассказывай в подробностях о происшествии.

Ливадов рассказал. Стараясь не упустить ни одной детали, кроме слов благодарности капрала Райдел. Это его личное дело, и Шелли или Дюбува оно не касается. Тем более что и рассказывать-то нечего. Любой сказал бы спасибо на месте Роны Райдел.

– У тебя есть боевой опыт, – вдруг заявил второй лейтенант, когда Ливадов закончил свой доклад.

– Никак нет, сэр.

– Я не спрашиваю, недоумок! – сощурив глаза, Шелли пристально уставился на рекрута. – Я утверждаю. Ты служил, или я не Ричард Морган Шелли. Для первого раза под пулями ты слишком спокойно и точно описываешь подробности происшествия. Где служил? У частников?

– Нет, сэр, нигде не служил, – ответил Ливадов. Его настоящее прошлое закрыто для остальных. Он просто дикарь, который ничего не помнит.

– Дюбува!

– Да, сэр!

– Он служил?

– Нет, сэр. Рекрут Ливадов никогда не был ни гражданином, ни полугражданином. Он бывшая собственность гражданина США, погибшего в Диких землях на территории Евразии. Приобретен на невольничьем рынке. Дикарь. Больше в его биографии ничего нет.

– Ты уверен, Дюбува?

– Уверен.

– Ладно. Сам прочту его личное дело. Вы свободны.

Комендор-сержант и рекрут зашли в палатку.

– Сними шлем, – сказал Дюбува. Француз уже отсоединил от экзосистемы свой шлем.

– Уф, – фыркнул Андрей. Он успел забыть, каково это, когда избавляешься от шлема после многочасового ношения. Почти сутки провел с каской на голове.

– Не шуми. Там спят. – Зак Дюбува проявил трогательную заботу о личном составе второго отделения.

«Они-то точно спят, а наши из первого отделения еще не успели заснуть…» – усмехнувшись, Ливадов нырнул в палатку. Внутри тусклый, едва видимый свет. Спать не мешает, особенно если напахался за день, зато поможет вошедшим разобраться с обстановкой.

Парни из первого отделения завалились на койки. Простые армейские койки, на которых только матрасы да подушки, и больше ничего. Интенданты прохлопали подвоз одеял, простыней и пододеяльников, но зато есть брезентовая крыша над головой и не самый плохой вариант лежака. Автоматы и шлемы – у изголовья кроватей. Точно так же сложено снаряжение и оружие рекрутов из второго отделения.

– Свободные места… – прошептал старший дрилл.

Когда Андрей устраивался в койке, мелькнула мысль, как будет спаться в экзоброне, но коснулся подушки – и глаза закрылись сами собой. Ливадов вырубился в одно мгновение…

– Подъем!

Что?.. Какой подъем?.. Он же только лег…

– Подъем! Носорог вас задери!

Орущий голос принадлежал Французу, но он же спит на соседней койке…

– Первое отделение!

Андрей подскочил как ошпаренный. Первое отделение! Его отделение! Толком не проснувшись еще, Ливадов первым делом поднял с пола вверенную «125CN» и шлем и поймал одобрительный взгляд комендор-сержанта Дюбува.

Они вместе с командиром третьего отделения сержантом Уолтером Мэдом стояли посреди взводной палатки и поднимали личный состав. Бодрые, свежие как огурчики, и не скажешь, что Француз упал в койку меньше двух часов назад после двенадцатичасовой смены в поле. Он словно из железа, настоящий морпех.

– Шевелитесь!

– На построение!

– Да не забудьте оружие и шлемы! Не то второй лейтенант засунет винтовку вам в задницу, а глаза на шлем натянет!

– Да быстрей вы! Командир взвода уже ждет!

Ричард Шелли действительно ждал перед палаткой. Второй лейтенант внешне выглядел идеально, а значит, и душа у него прекрасна. Андрею почему-то лезли в голову тупые рассуждения Шелли о настоящем морпехе, которые он втирал рекрутам, пока летели к Новому Вашингтону.

Интересно, прочитал Шелли его личное дело и чего вообще второй лейтенант пристал тогда с расспросами про боевой опыт? Нет у Андрея боевого опыта, и точка!

Командир учебного взвода лично проводил построение, потом сам же начал перекличку первого и второго отделений. Несколько раз, произнося очередную фамилию, Шелли брал на пять – десять секунд паузу и всматривался немигающим змеиным взором в лицо названного рекрута. Будто оценивал по какой-то шкале, известной только самому второму лейтенанту. Не всех оценивал, но чего ему надо-то? Андрей вспомнил о разговоре двухчасовой давности, когда Шелли выяснял его прошлое и задавал вопрос про боевой опыт; и вот тому опять что-то нужно.

– Рекрут Ливадов!

– Я, сэр!

Шелли уставился на Андрея и смотрел на него дольше, чем на других, кто почему-то были ему интересны. Ливадов мысленно выругался.

Не нравится ему этот интерес.

– Ефрейтор Ливадова прибыла!

На нее смотрели трое. Майор Воронцов, который… Век бы не видать президентского сынка… Еще командир первого батальона подполковник Самарский и начальник строевой части майор Мазуров.

– Садитесь, ефрейтор, – предложил кадровик.

Он был высокого роста и абсолютно лысый. Даже прозвище имел соответствующее – Яйцо. Без головного убора его вытянутая голова с блестящей макушкой напоминала то самое яйцо.

Женька устроилась на табурете перед его столом. Самарский и Воронцов сидели за другим, размещенным перпендикулярно столу майора Мазурова: чтобы видеть подполковника, нужно покоситься вправо, а для взгляда на Воронцова – обернуться. Казалось, что его взгляд прожжет затылок. Ливадовой потребовалось приложить немалое усилие, чтобы показать полное равнодушие к вниманию Воронцова.

– Вы здесь по моей инициативе, – произнес подполковник Самарский. Крупный, широкоплечий. Внешне он выглядел даже грузным, но это было обманчивое впечатление.

Ливадова полуобернулась к подполковнику, демонстрируя готовность слушать старшего по званию. Так и подмывало вскочить с табурета и вытянуться перед подполковником, за полтора месяца новобранцев вымуштровали что надо. Но ей сказали сидеть, она и сидит, а других команд не поступало.

– После всем известного происшествия за проявленное мужество вам присвоено звание ефрейтора, – продолжил командир первого батальона.

Да, о происшествии известно всем. До сих пор каждый второй разговор – о той ночи. Только непонятно, спрашивает ли сейчас Самарский либо утверждает, а нужно отреагировать на фразу офицера. Ливадова решила, что прозвучало утверждение.