мне не хватает допинга. Мое тело сейчас хочет стандартного в это время вина, а не шипучий имбирный эль. Я смотрю на винный шкаф в соседней столовой, и меня сжимает тоска. В груди образуется стеснение – внутренний зуд, который сводит меня с ума, потому что его нельзя почесать. Я делаю глубокий вдох, заканчиваю делать бутерброды и выношу их на улицу.

На крыльце Бун снова держит бинокль в руке, хотя внутри дома Тома и Кэтрин света нет. Дом вообще не был бы виден, если бы не лунный свет, мерцающий над озером.

– Он вернулся? – спрашиваю я.

– Еще нет.

Бун ставит бинокль и берет бумажную тарелку с индейкой на белом хлебе и картофельными чипсами. Не лучшее кулинарное блюдо.

– Бинокль у тебя, кстати, отличный.

– Мой муж купил его. Для наблюдения за птицами.

Голос Буна становится тише.

– Кстати, я соболезную тебе. Извини, я должен был сказать тебе это на днях.

– А я слышала о твоей жене.

– Это Эли сказал тебе?

– Да. Мне жаль, что тебе пришлось пройти через это.

– Ага, – он делает паузу, прежде чем добавить. – Я здесь, если ты когда-нибудь захочешь поговорить об этом.

– Спасибо, не сейчас.

Бун кивает.

– Я понимаю. Я тоже был в таком же состоянии, как и ты. Но есть одна вещь, которую я усвоил за последний год. О своей боли не надо бояться говорить открыто. Если ты не держишь свою боль в себе, то тогда и жить легче.

– Буду иметь это в виду.

– Она упала с лестницы, – Бун делает паузу, позволяя информации осесть. – Вот так умерла моя жена. Если тебе интересно.

Мне было интересно, но у меня не хватило смелости спросить прямо. Несмотря на мою нынешнюю привычку шпионить за соседями, в основном я все еще уважаю чужую частную жизнь. Но Бун, кажется, в настроении разглашать информацию, так что я киваю и позволяю ему продолжать.

– Никто точно не знает, как это произошло. Я был на работе. Вернулся домой после смены, вошел в дверь и нашел ее скрюченной у подножия лестницы. Я сделал все, что должен был сделать. Позвони 911. Вызвал реанимацию. Хотя и понимал, как только увидел ее, что она уже мертва. Судмедэксперт сказал, что она была мертва большую часть дня. Должно быть, это произошло сразу после того, как я ушел на работу. Она либо споткнулась, либо потеряла равновесие. Чудовищная ситуация.

Бун делает паузу, чтобы посмотреть на бутерброд на своей тарелке, все еще нетронутый.

– Иногда я думаю, что из-за внезапности ситуации, с этой ситуацией трудно справиться. Она была со мной только что, и вот в следующую минуту ее уже больше нет. А мне так и не удалось с ней попрощаться. Она просто исчезла. Как в том фильме.

– «Исчезнувшая», – говорю я, но не упоминаю о том, что мне предлагали роль в этом фильме, но я отказалась, решив, что роль очень депрессивная для меня.

– Верно. Это тот самый. Когда это происходит так внезапно, ты сожалеешь обо всех тех моментах, которые считал само собой разумеющимися. Я не могу вспомнить последнее, что я ей сказал, и это убивает меня. Иногда, даже сейчас, я не сплю по ночам, пытаясь вспомнить, что это было, и, надеясь, что это было что-то приятное.

Бун смотрит на меня.

– Ты помнишь, что в последний раз сказала своему мужу?

– Нет, – говорю я.

Я ставлю тарелку, извиняюсь и иду внутрь. Через несколько секунд я уже в столовой, стою на коленях у стойки с ликером, сжимая в кулаке бутылку бурбона. Когда мои последние слова Лену пронеслись в моей голове – незабываемые, как бы я ни старалась, – я наклоняю бутылку и делаю несколько благословенных глотков.

Так.

Теперь гораздо лучше.

Вернувшись на улицу, я вижу, что Бун уже съел свой бутерброд. Наверное, у него хороший аппетит.

– Я не очень-то голодна, – говорю я, гадая, чувствует ли он запах бурбона в моем дыхании. – Если хочешь, можешь взять и мой бутерброд.

Бун хотел что-то сказать, но остановился, потому что на другой стороне озера что-то привлекло его внимание. Я смотрю туда, куда смотрит он, и вижу пару фар, въезжающих на подъездную дорожку к дому Ройсов.

Том вернулся.

Я беру бинокль и смотрю, как он останавливает «Бентли» под портиком сбоку от дома, прежде чем выключить фары. Он выходит из машины, неся большой пластиковый пакет из единственного хозяйственного магазина в радиусе пятнадцати миль.

Бун хлопает меня по плечу.

– Дай мне взглянуть.

Я передаю ему бинокль, и он смотрит в него, когда Том входит в дом. На первом этаже загорается свет на кухне, вскоре за ним зажигаются огни столовой.

– Что он делает? – спрашиваю я Буна.

– Открывает сумку.

– Что в ней?

Бун вздыхает, раздражаясь.

– Не вижу.

Через пару секунд Бун издает низкий свист. Возвращая мне бинокль, он говорит:

– Тебе нужно это увидеть.

Я подношу бинокль к глазам и вижу Тома Ройса, стоящего за обеденным столом. Перед ним разложено все, что он купил в хозяйственном магазине.

Пластиковый брезент, сложенный в аккуратный прямоугольник.

Моток веревки.

И ножовка с такими острыми зубьями, что они блестят в свете столовой.

– Я думаю, – говорит Бун, – пора позвонить моему другу-детективу.

***

Детектив Вилма Энсон даже близко не соответствует тому, что я ожидала увидеть. Я представляла себе кого-то, похожего на детектива, которого я играла в третьем сезоне сериала «Закон и порядок». Жесткая. Серьезная. Одетая в практичный брючный костюм. Такой был образ моего персонажа. Однако женщина у моей двери носит фиолетовые штаны для йоги, объемную толстовку и розовую повязку на голове, которая собирает в пробор ее черные кудри. Желтая резинка для волос обвивает ее правое запястье. Вилма ловит мой взгляд, когда я пожимаю ей руку, и говорит:

– Это принадлежит моей дочери. Она сейчас на тренировках по карате. У меня есть