чудеса – это хорошо, но на самом деле им не обязательно быть ни хорошими, ни дурными. Хорошими и дурными бывают мотивы. А чудеса просто происходят.

– Мотивы есть у людей, – сказал Махмуд.

– Люди могут быть хорошими или дурными по любым определениям, которые им нравятся, – сказал Орн. – Но где в этом чудо?

Махмуд пристально вгляделся в Орна поверх своего носа.

– А ты – хороший или дурной?

Орн ответил столь же пристальным взглядом. Успех этой инициации вдруг приобрел для него принципиальное значение. Он признался себе, что Махмуд реален. Но что же пророк пытался из него выманить?

– Разве я могу быть хорошим или дурным сам для себя? – спросил Орн.

– Таков твой ответ?

Орн ощутил подвох в этом вопросе.

– Ты пытаешься заставить меня признать, что люди создают богов, чтобы насаждать свои определения добра и зла!

– Вот как? Разве таков источник божественного? Ну же, друг мой. Я знаю твой разум; в нем есть ответ.

«Я хороший или дурной?» – повторил Орн, заставляя себя сфокусировать внимание на вопросе, но это было все равно что брести против течения стремительной реки. Мысли извивались, путались, то и дело разбредались.

– Я… если я един со всей вселенной, значит, я Бог, – сказал он. – Я – творение. Я – чудо. Как я могу быть хорошим или дурным?

– Причем тут творение? – продолжал допытываться Махмуд. – Ответь мне! Хватит увиливать!

Орн сглотнул, вспомнив, каким кошмаром обернулась эта инициация. Творение? У него закралась мысль, что Великая пси-машина служит усилителем энергии, которую люди зовут религией.

«Бакриш говорил, что здесь я могу возвращать к жизни мертвых, – подумал он. – У религии должна быть на это монополия. Но как мне разделить пси, религию и творение? Настоящий Махмуд уже многие века как умер. Если я создал его заново, как его вопросы относятся ко мне?»

И всегда оставалась возможность, что все это какая-то причудливая галлюцинация – несмотря на странное ощущение реальности происходящего.

– Ты знаешь ответ, – настаивал Махмуд.

Орн, доведенный до точки кипения, заговорил:

– По определению, творение может действовать независимо от своего творца. Ты не зависишь от меня, хоть и являешься частью меня. Я отпустил тебя, дал тебе свободу. Как же мне тогда судить тебя? Ты не можешь быть ни хорошим, ни дурным, кроме как в собственных глазах. И я тоже не могу! Я хороший или дурной, Махмуд? – торжествующе воскликнул он.

– Изрекши слова сии, ты переродился невинным, – проговорил Махмуд. – Ты усвоил урок, и за то даю тебе свое благословение.

Старец наклонился, поднял на руки убитое дитя. В движениях Махмуда сквозила странная нежность. Отвернувшись, он зашагал прочь – обратно в бурлящую зеленую стену. Тишина окутала зал, словно плотным одеялом накрыла. Танцующие пурпурные линии почти замерли, еле шевелясь в вязкой летаргии.

Орн вдруг понял, что насквозь промок от пота. Голова болезненно ныла. Рука пульсировала в том месте, где Мадди распорола кожу. Дыхание вырывалось судорожными всхлипами, словно он очень-очень долго бежал.

За спиной раздался скрежет бронзы. Поверхность стены из зеленой снова стала серой и безликой. По полу зашлепали сандалии. Чьи-то руки коснулись чаши на голове Орна и осторожно ее подняли. Оковы, стискивавшие грудь, разомкнулись.

Бакриш обошел кресло и встал перед ним.

– Вы меня предупреждали, что это «испытание», – прохрипел Орн.

– И про ненависть предупреждал, – сказал Бакриш. – Но ты жив и сохранил душу.

– Откуда вы знаете, что сохранил?

– Мы бы заметили ее отсутствие, – пробормотал Бакриш и бросил взгляд на раненую руку Орна. – Нужно перебинтовать. Уже ночь, пришла пора следующего этапа.

– Ночь?

Орн поднял голову и вгляделся в узкие окна, вырезанные в куполе. За ними разлилась темнота, испещренная звездами. Он обвел глазами гигантское помещение, осознал, что дневной свет сменился мерцанием светошаров, не отбрасывающих тени.

– Время здесь течет быстро.

– Для некоторых, – вздохнул Бакриш. – Но не для всех. – Он жестом велел Орну подняться. – Пойдем.

– Дайте мне отдохнуть минутку. Я вымотался.

– Мы дадим тебе энергетическую пилюлю, когда будем бинтовать руку. А теперь поторопись!

– К чему такая спешка? Что я теперь должен делать?

– Очевидно, что ты постиг две стороны чуда, – сказал Бакриш. – Я вижу, что у тебя есть личное таинство, этика в служении жизни, но твоя инициация еще не закончена, а времени мало.

– Что дальше?

– Ты должен пройти сквозь тень догмата и обряда. В писаниях сказано, что мотив – отец этики, а осторожность – сестра страха… – Бакриш помедлил. – …А страх – сын боли.

Глава двадцать пятая

Молчание – хранитель мудрости; громкий смех и легкомыслие ведут человека к невежеству. Где есть невежество, там нет понимания Бога.

– Изречения аббодов

– Он демонстрирует похвальную сдержанность, – сказал аббод. – Я заметил это в нем: сдержанность. Он не играет своими силами.

Аббод сидел на низком табурете перед камином. Макрити стоял у него за спиной; он пришел доложить последние сведения об Орне. За беззаботным замечанием аббода скрывалась печаль.

Макрити уловил его тон.

– Я тоже заметил, что он не призвал к себе ту женщину и не стал иным способом экспериментировать с Великой машиной. Скажите мне, преподобный аббод, почему в вашем голосе не слышно радости от этого наблюдения?

– Орн и сам об этом задумается, когда придет время. Увидит, что ему не нужна машина, чтобы исполнять свои желания. И что тогда, дорогой друг?

– У вас нет никаких сомнений в том, что он – тот бог, которого вы призвали?

– Ни единого. И когда он осознает свою огромную мощь…

– Он станет искать вас, преподобный аббод.

– И его, конечно, не остановить. Даже не хочу, чтобы вы пытались. Есть только одно препятствие, о котором я молюсь для него.

– Мы остановили Говорящий камень, – рискнул заметить Макрити.

– В самом деле? А разве он не сам отвернулся, смеясь, когда увидел иную цель бытия?

Макрити закрыл лицо руками.

– Преподобный аббод, когда мы прекратим эти ужасные вылазки в сферы, в которые не имеем права заглядывать?

– Не имеем права?

– Когда мы перестанем? – Макрити опустил руки. На его круглых щеках блестели дорожки слез.

– Никогда, если только не вымрем полностью, – сказал аббод.

– Но почему? Почему?

– Потому что именно так мы начались, дорогой друг. У этого процесса была точка отправления, было начало. Вот другое значение слова «открыть» – обнаружить, явить взгляду то, что было всегда, у чего нет начала и конца. Мы обманываем себя, понимаешь? Вырезаем кусок из вечности и заявляем: «Глядите! Вот где это началось и где оно кончается!» Но нашими устами говорит наш ограниченный опыт.

Глава