Это был Клод-Пьер Пату, адвокат Парижского парламента,родившийся в Париже в 1729 году. Он владел домом в Пассу, писал комедии,переводил английские пьесы и умер в тридцать лет в поездке в Италию. Казановасчитал, что Пату со временем стал бы вторым Вольтером. Когда Казановапознакомился с ним, Пату еще ничего не опубликовал.

В четырех главах о своем первом пребывании в Париже Казановарисует связную картину нравов. Он был восхищен всей страной, даже скорее всейизображаемой эпохой, которая ко времени Французской революции, когда он писалсвои мемуары, была уже страшно далеко позади. Казанова изображает все, от своегонаемного слуги, который был столь остроумен, что Казанова дал ему имя Эспри, доЛюдовика XV. Он изучает характер французов, в особенности парижан, всехсословий и классов. Его эротические приключения служат лишь фоном его истории.

У Сильвии он также встретил Кребийона-старшего, конкурентаВольтера и бывшего любимца мадам Ментенон. С восьми лет, признался Казанова, онбыл вдохновлен им и желал с ним познакомиться, при этом он декламировал своиитальянские переводы белыми стихами прекраснейших тирад из «Зенобии» и«Радамиста». Сильвия радовалась удовольствию Кребийона. Семидесятишестилетнийавтор владел итальянским, как французским, и читал те же стихи в подлиннике.Это было сцена достойная дома, полного актеров. Кребийон называл переводыКазановы лучшими, чем оригинал, но его французский язык — переодетымитальянским, и предложил ему изучать с ним французский, за что хотел плату, какучитель. Казанова согласился переводить с ним итальянских поэтов.

Кребийон был колоссом шести футов ростом, «на три дюймавыше» Казановы и весом соответствовал росту. Хотя из-за своего остроумия онценился в любом обществе, Кребийон выходил редко и не принимал посетителей. Онвсегда держал трубку во рту и играл со своими двадцатью кошками. У него были кухарка,слуга и старая домоправительница, державшая в руках его деньги и не дававшаяему отчетов. Он выглядел, как кот или лев. Он был королевским цензором, чтодоставляло ему удовольствие, говорил он Казанове. Домоправительница читала емувслух выбранные сочинения и подчеркивала места, где она выдела необходимость вцензуре. Часто они были различного мнения и начинали длинные горячие диспуты.Казанова однажды слышал, как домоправительница отослала автора: «Приходите наследующей неделе, у нас еще не было времени выправить вашу рукопись!» Целый годКазанова трижды в неделю ходил к Кребийону. Но он так и не смог избавиться отитальянизмов. Он показал Кребийону свои стихи, которые тот хвалил, но называлмертвыми. Кребийон много рассказывал о Людовике XIV, говорил о своих драмах иобвинял Вольтера в плагиате.

Казанова увидел во Французском Театре пьесы Мольера; сколькобы он их не смотрел потом, ему казалось, что он видит их впервые. Он легкосходился с молодыми актрисами. Он ходил с Пату во французскую оперу за сорок су(два ливра!, говорит Гугитц) в партер, где можно было постоять в высшемобществе. Он видел Дюпре, учителя великого танцора Вестриса, и знаменитуюКамарго, которая танцуя не надевала панталон (о чем со многими деталями писалзнаменитый театральный критик Гримм. Также и суровый Гугитц считает это, вообщеговоря, возможным, по крайней мере в начале своей карьеры она танцевала безних).

Манеру дирижеров Казанова нашел просто отвратительной. Они«как бешеные» стучали палочками налево и направо, как будто заставляя звучатьвсе инструменты силой только своих рук. Позднее в Венеции Гете тоже порицалдирижерскую палочку, которую к тому времени итальянские дирижеры переняли уфранцузских.

Казанова восхищался также тишиной французов во время музыки.В Италии публика затихает только когда выходят танцоры, словно она смотритушами, а слушает глазами.

Когда двор выехал в Фонтенбло, Казанова поехал с ними какгость Сильвии, которая снимала там дом. (Казанова повторяет в воспоминанияхнекоторые описания этого события, которые он уже давал в сообщении «Il Duelloovvero saggio della vita di Giacomo Casanova Veneziano») Все иностранные послыи театр следовали за двором. В эти шесть недель осени Фонтенбло выглядел ярчеВерсаля. Там Казанова изучил двор и познакомился с иностранными послами, срединих с венецианским посланником Морозини.

Казанова имел право сопровождать венецианского посланника воперу. Он сидел на паркете прямо напротив ложи мадам Помпадур, не зная, ктоона. Красивой дочери пекаря, Жанне-Антуанетте Пуассон, маркизе де Помпадур,было тогда двадцать восемь лет. (Казанова чрезмерно хвалил ее в своем сочинении«Confutazione …».)

В первой сцене вышел знаменитый Ле Мауре и начал с такогосильного и неожиданного крика, что Казанова засмеялся. Кавалер с голубой орденскойлентой сидевший рядом с Помпадур сухо спросил, их какой страны он приехал.Казанова ответил в том же тоне: «Из Венеции.»

«Я был там и очень смеялся над речетативом ваших опер.»

«Я думаю, месье, и даже уверен, что там не было людей,которые препятствовали вашему смеху.»

Этот дерзкий ответ заставил рассмеяться Помпадур. Онаспросила, в самом ли деле он приехал оттуда снизу?

«De la-bas, Madam?» (Откуда, мадам?)

«Из Венеции!»

«Венеция, мадам, лежит не там внизу, а там вверху…»

Этот ответ показался еще остроумнее. Вся ложа заспорила,лежит ли Венеция вверху или внизу. Нашли, что он прав. Так как у Казановы былнасморк, тот же господин — это был маршал Ришелье, чего Казанова не знал,спросил, хорошо ли закрыто его окно. Казанова возразил, что его окна утеплены;все в ложе засмеялись и он тотчас понял, что имел в виду calfeutre, а из-занасморка произнес calfoutre. (cal foutre — замазаны калом).

Через полчаса Дюк де Ришелье спросил его, какая из актрис поего мнению красивее?

Казанова указал.

«Но у нее некрасивые ноги!»

«Это ничего не значит, месье; кроме того, когда я пытаюсьпроверить красоту женщины, то ноги — первое, что я отбрасываю в стороны.»

Тут герцог спросил посланника Морозини, кто этот остроумныйгосподин в его свите. Морозини представил Казанову герцогу.

Казанова познакомился также с лордмаршалом Шотландии Кейтом,послом короля Пруссии.

Казанова видел Людовика и королевскую семью, причемвосхищается обнаженной грудью принцесс. В галерее он увидел короля,опиравшегося рукой на плечо министра д'Ардансона. В другом зале он увиделдюжину придворных и вошел. Стол для двенадцати персон был накрыт на одну. Наэто место села королева Франции, Мария Лещинская, дочь польского короляСтанислава. Она была без румян, просто одета, носила высокую шляпу, выгляделастарой и благочестивой. Две монахини поставили перед ней тарелку с маслом,двенадцать кавалеров стояли в почтительном молчании полукругом в десяти шагахот ее стола. Казанова остался среди них.

Королева ела, не обращая ни на кого внимания. Какое-то блюдоона попросила подать еще раз, осмотрела господ и сказала: «Месье Левендаль.»Знаменитый завоеватель Берген-он-Зума выступил вперед и сказал: «Мадам?»