Дует двух эгоистов! Он боялся ее любви до гроба, а онадержалась за него лишь faute de mieux (за недостатком лучшего).

Он сделал, как она хотела, но она стала печальной, а печальубивает любовь. Они часами сидели молча друг перед другом и вздыхали.

Пришел господин д'Антуан, Казанова провел в своей комнатешесть смертельно длинных часов будто бы за письмом. Дверь между их комнатамиоставалась открытой. В зеркало они могли видеть друг друга. Д'Антуан и Анриеттапровели время в разговорах и переписке. Они говорили так тихо, что он не понялни слова.

Когда д'Антуан ушел, слезы стояли в ее глазах. Она хочетуехать с ним, но через пятнадцать дней снова быть в Парме. Он проклял день,когда выбрал Парму. В Милане они видели лишь хозяина и портного. Он купил ейрысью шубу. Она никогда не спрашивала, сколько у него денег. Но и он невыдавал, что они на исходе. После возвращения у него оставалось лишьтриста-четыреста цехинов.

На следующий день д'Антуан напросился на обед и после кофеснова провел шесть часов с ней наедине. Потом Анриетта разрешила бедномуКазанове отвезти ее в Женеву. Он нанял камеристку. Д'Антуан дал ему в Женевузапечатанное письмо.

В Турине наняли слуг и пересекли Монт Ченис в паланкине. Вдолину спускались на горных санях. На пятый день остановились в Женеве в«Весах». Банкир Тропчин по письму дал тысячу луи, достал коляску и двух слуг.Она дала Казанове пятьсот луи — он пишет, это было слабым утешением его сердцу.Последние двадцать четыре часа она вздыхала. В полном соответствии с формулойповедения галантных подруг Казановы она просила никогда ее не разыскивать иесли они случайно встретятся, делать вид, что он ее не знает. Очевидно, общениес ним часто было компрометирующим.

Она дала ему письмо к д'Антуану, не спрашивая, хочет ли онвернуться в Парму. Она управляла им с твердостью, которую он не ожидал отизящных дам. На рассвете она отправилась, рядом сидела спутница, на запяткахстоял лакей, курьер бежал сзади.

Он еще долго следил за ней взглядом, даже когда коляскаисчезла в клубах пыли. Весь мир исчез для него. Он упал на постель и заплакал.Позже почтальон принес письмо. Там стояло лишь два слова: «Адью. Анриетта.»

В комнате он провел один из самых тяжелых дней своей жизни.Вечером он обнаружил, что на оконном стекле вырезано острой гранью брильянта,который подарил он: «Tu oublieras aussi Henriette» (Ты тоже забудешь Анриетту.)

«Нет!», пишет старый Казанова. «С седой головой я думаю отебе, и это бальзам для моего сердца. Только наслаждаясь воспоминаниями, японимаю, что моя жизнь была чаще счастливой, чем несчастной.»

Сомерсет Моэм замечает в «Summing Up», что он наблюдал, каклюди, в основном посвятившие свою жизнь отношениям между полами, в конце несчитают ее напрасной и не знают сожалений.

Несмотря на плохое время года Казанова на муле пересекСен-Бернар. Шесть других мулов везли его слугу, чемоданы и тащили коляску. Онне ощущал ни голода, ни жажды, ни мороза, ни ветра. В Парме он остановился наплохом постоялом дворе. Случайно он получил комнату рядом с де ла Айе. Наследующий день он отнес письмо д'Антуану.

Анриетта писала, что три месяца подряд они приносили другдругу абсолютное счастье. Воспоминаниями об этом она будет наслаждаться, как еслибы они еще лежали грудь на грудь. Пусть он радуется тому, что до конца своихдней она будет счастлива, как только можно быть счастливой вдали от него. «Я незнаю, кто ты», писала она, «но никто не знает тебя лучше меня. У меня в жизнибольше не будет ни одного любовника.» (Ей было двадцать лет. Многие критики всюисторию считают новеллой.) Она желает ему новой любви, да — второй Анриетты.Через пятнадцать лет он снова видел ее и не узнал.

Апатично он улегся в постель. Еще дважды в своей жизни онбыл так подавлен: в 1755 году в первую ночь под Свинцовыми Крышами в Венеции ив 1768 году в тюрьме Бонретиро в Мадриде.

Через сорок восемь часов он почти умирал от истощения.Пришел де ла Айе, догадался о происшедшем и принудил его выпить чашку бульона.Избегая упоминать Анриетту, он говорил о суетности мира и о неприкосновенностижизни. Он устроил небольшой ужин, Казанова поел, де ла Айе воскликнул:«Виктория!», и весь следующий день пытался развеселить его. В конце концовКазанова выбрал жизнь. Ему было двадцать четыре года. Он верил, что жизньюобязан де ла Айе и заключил с ним дружбу.

Через пару дней в комедии он встретил молодого сицилийца поимени Патерно, влюбленного в актрису, которая принимала его в любое время, ново всем отказывала. Патерно из-за нее разорился. Казанова сказал, что ей ценапятнадцать-двадцать цехинов. Патерно высмеял его. Казанова пошел в ее ложу, онавыпроводила посетителя, заперла дверь и грациозно присела на его колени.

«В подобном положении не найдется храбрости обидетьженщину.» Он не нашел ни малейшего сопротивления, которое обостряет аппетит, идал ей двадцать цехинов, слишком много для грызущего раскаянья, когда через тридня он почувствовал дурные последствия. Де ла Айе нашел хирурга, который был идантистом. Казанова начал приносить жертвы богу Меркурию (то есть проходил курслечения ртутью) — и вынужден был провести в постели шесть недель в конце 1749или в начале 1750 года. Это было в шестой раз.

Во время лечения де ла Айе заразил его другой отвратительнойболезнью — ханжеством. Он приписывает свою восприимчивость к ней воздействиюртути. Он принял решение начать новую жизнь. Он плакал с де ла Айе, которыйдоказывал, что это — причина его излечения. Де ла Айе говорил о рае сподробностями очевидца. Казанова не раз смеялся. По мнению Казановы де ла Айебыл тайный иезуит. Как-то раз де ла Айе рассказал ему свою жизнь. После тогокак он двадцать пять лет преподавал в Парижском университете, он служил вармейском инженерном корпусе, анонимно издал множество школьных учебников,чтобы в конце концов закончить службу и стать воспитателем. Сейчас он жил безместа, но с верой в бога. Четыре года назад молодой кальвинист, барон Бавуа изЛозанны, сын генерала, стал его учеником. Он обратил его в католичество,представил в Риме папе Бенедикту XIV, который добыл барону место лейтенанта угерцога Модены, где Бавуа из-за своих двадцать пяти лет получает лишь семьцехинов в месяц. На это он прожить не может. Родственники ничего отступнику недают. Поэтому де ла Айе вынужден поддерживать его милостыней чужих людей, он,который сам беден и без места. Добрый юноша пишет ему дважды в неделю. Казановаплакал, когда читал эти письма. Де ла Айе отошел к окну, чтобы осушить своислезы. Казанова растроганно плакал вместе с ним и просил пользоваться его кошелькомбессчетно в интересах благочестивого юноши.

«Фанатиком я стал на пустой желудок. Ртуть сотворила мойрелигиозный фанатизм.» Он превратился в иезуита, не заметив этого, и тотчасзаразил своих трех покровителей, которым предложил пригласить в Венецию де лаАйе и его протеже.

Ежедневно со своим наставником он ходил в церковь к мессе иглотал каждую проповедь как лекарство.