увидел ее уже на опердеке. Возможно, мне померещилось. В любом случае, я тоже не искал встречи с ней. Не мог смотреть в это лицо.

Я уступил ей каюту, а сам устроился в кубрике. Хотя роли это не играло никакой – сон нигде не берет меня. Я забываюсь от усталости и выпитого рома на несколько минут и просыпаюсь опять. Стоило мне прикрыть глаза, как я видел ее.

Измучившись, я тихо, чтобы никого не разбудить, встал и подошел к трапу. Когда я вышел на палубу, в полутьме я разглядел знакомую женскую фигуру, сидящую на русленях.

– Ты – свет во тьме, душа моя. Ты светишь мне, цветные сны храня. Дочурка, я так люблю тебя… – тихо напевала Ирен и пробормотала что-то, я не разобрал. – Ты помнишь наш язык? – с печальной улыбкой в голосе спросила она и заплакала.

Я закрыл глаза и прижал руку к груди. Никогда не мог понять, почему сердцу приписывают столько функций, ведь это только насос. Наверное, все потому, что в минуту грусти именно в области сердца что-то болезненно разрывается. Лучше бы я никогда этого не выяснял.

Под моей ногой скрипнула доска и Ирен, мгновенно овладев собой, огляделась и громко спросила:

– Кто здесь?

Я вышел.

– А, это вы, господин Меткалф…

– Флакт, прошу вас, госпожа Регресар.

– Хорошо, Флакт. Тогда и вы зовите меня Ирен.

Я молча подошел и сел рядом.

– Вы, наверно, ненавидите меня, – сказала она.

– За что?

– За то, что я сделала.

– Это только между вами. Мне вас ненавидеть не за что.

Она промолчала. Я спросил:

– Помните, вы сказали, что в первую очередь человек бросается на того, кто на него слишком похож, а во вторую – на самого близкого к себе?

– Помню, – немного с удивлением ответила Ирен.

– Почему?

Задумавшись, она сказала:

– Потому, что первый слишком хорошо тебя понимает. А второй всегда простит. То есть, я так думала…

Ирен запнулась и сжала губы.

– Она понимает, почему вы так поступили.

Слегка усмехнувшись, она покачала головой.

– Идел никогда не была человек прощающим.

– Я этого не говорил.

Ирен посмотрела на меня. Я отвернулся.

– Наверно, это все, на что я могу теперь рассчитывать. Флакт, ведь вы все это время были вместе, так?

– Так.

– Расскажите мне.

И я рассказал. Все, от начала и до конца, ничего не утаивая. Ирен не перебивала. Только резко вскинула голову, когда речь зашла о Саффи и еле заметно подняла брови на моменте с деньгами. Когда я закончил, она сказала:

– Спасибо, Флакт. Что были с ней, когда… меня не было.

– Это меньшее, что я мог сделать, чтобы вернуть долг.

– Долг? У вас нет передо мной долга.

– Не перед вами.

Она впервые чуть хохотнула и я улыбнулся, стараясь запомнить этот смех.

– Знаете, в своих рассказах она много чего недоговаривала. Например, того, что долгое время люди думали, что у матери родилась только одна дочь.

Ирен, оживившись, стала вспоминать, начиная с самого детства. Как они обманывали торгашей, пользуясь своей одинаковой внешностью, как получали от матери, как устраивали стычки с другими детьми, как нанимались в компанию, как учились морскому делу, как прикрывали матросов, беря их грехи на себя и представлялись другой. Как жарились на экваторе и мерзли на севере. Мы вдвоем смеялись, когда какой-то дед, испугавшись одинаковых детей, чуть не отдал концы; вдвоем сидели, затаив дыхание, в трюме, прячась от офицеров. За всем этим мысль о случившемся немного забылась и стало немного легче.

Ирен передохнула и улыбка сошла с ее лица.

– Я боялась быть матерью. Мне едва исполнилось 20, и я не знала, останется ли Нок. Хотела избавиться от ребенка, от моей Саффи… Идел отговорила меня. Она сказала: “Ренчик, мы взрослые, состоявшиеся люди с работой, кое-какими деньгами и даже домом. Уж крошечного 8-фунтового малыша мы потянем. И не бойся, ты не одна. Никогда не будешь. Обещаю”. Она свое обещание сдержала. А я нет.

Она закусила губу.

– Все люди иногда не сдерживают обещания. Это не делает их плохими, это просто делает их людьми.

Ирен покачала головой.

– Нет чувства, что… ее нет. Мы всегда думали, что если с кем-то из нас что-то случится, то… станет ясно. Но я ничего не чувствую.

Она поникла. Я сплел с ней пальцы. Она слабо сжала их.

Через несколько дней мы вернулись. Мы не стали задерживаться на Туге и по возможности сразу пересели на судно, идущее на Крацкий архипелаг. Ирен звала к себе погостить.

– Поможете мне сориентироваться, кто я и что я делала.

– Думаю, вы и сами справитесь. Я вас провожу, но оттуда сразу к себе.

Она не стала настаивать. Добравшись до дома, Ирен сразу сбежала на причал и со слезами на глазах прижала дочь к груди, осыпав ее поцелуями. Нок с трудом подошел и обнял обеих. Теперь, с таким состоянием, эта семья наконец найдет свою тихую гавань. Но не Ирен. Она никогда не простит себе того, что случилось, но ради Саффи выдержит.

Пока они не вспомнили обо мне, я ушел. Вернулся в единственное место, где был по-настоящему счастлив, хотя и не надеялся, что счастье тоже вернется сюда. Наша лодка стояла на том же самом месте, где мы ее оставили, и в доме ничего не было тронуто. На нашем островке даже воров не нашлось.

Наконец-то я закончил. Прошло 2 недели прежде чем у меня хватило духу закончить эти записи. Теперь я их скорее всего сожгу, чтобы зря не теребить рану. Хотя, как бы я не хотел их закончить, я не могу отложить перо. И все же придется, тем более что кто-то усердно, посреди ночи, выносит мне входную дверь. Схожу спроважу его, а пока, Идел, знай. Дружище, я люблю тебя и все еще надеюсь на чудо.