– Мисс Лиззи, ваш папа хотеть говорить в телефон. Вы позволять войти?

Игорь Михайлович не расслышал ответ, но, видимо, дочь разрешила, поскольку послышался тихий скрип двери. Он повернул айфон к себе и нацепил на лицо выражение легкой тревоги: немного прищурил глаза и чуть опустил уголки губ.

Как оказалось, сделал это вовремя. Из динамика донеслось шуршание и специфический звук, словно тонкой палочкой слегка постучали по шумопоглотителю микрофона, потом экран на доли секунды заполонило что-то пестрое, и Богомолов увидел дочь. Опираясь спиной на подушку, та полулежала на кровати в шелковой пижаме. В одной руке у нее был телефон, а другой она прижимала к груди сшитое из разноцветных лоскутов одеяло.

Лиза выглядела неважно. Нечесаные волосы свисали длинными лохмами по бокам бледного лица. Щеки осунулись, под глазами появились отливающие фиолетовой желтизной мешки. И без того крупный для женщины нос, казалось, стал еще больше, тогда как некогда припухлые алые губы превратились в плотно сжатую синюшную полоску над похожим на куриную попку подбородком.

– Милая, как ты себя чувствуешь? – спросил Богомолов с неподдельной заботой. – Честертон мне все рассказал. Ты едва не разбила мое сердце, я до сих пор не могу прийти в себя.

Лиза всхлипнула и ответила со слезами в голосе:

– Я очень плохо себя чувствую, папочка, мне холодно и страшно.

– Страшно? Тебя кто-то напугал? Ты поэтому решилась на такой шаг?

– Мне три ночи подряд снится Ефимчик. Он плачет, кричит от боли и умоляет спасти его.

Сердце Богомолова учащенно забилось, рот наполнился вязкой слюной. В голове ярким метеором мелькнула шальная мысль: «Неужели дочка что-то почувствовала?» Он шумно сглотнул и поинтересовался:

– О чем ты говоришь, солнышко? Ты пугаешь меня.

– В ночь перед тем, как я наглоталась таблеток, Ефимчик сказал, что лишь моя смерть может избавить его от страданий. А еще он сказал, что давно умер, его терзают злые демоны и они будут истязать его до тех пор, пока я не убью себя и не приду за ним. Только тогда его душа обретет покой и вместе с моей окажется в раю.

Лизины глаза наполнились влагой. Она шмыгнула носом и заплакала. Круглые плечи под шелковой сорочкой подрагивали в такт громким всхлипам. На одеяле появились первые темные пятнышки – следы от слез.

Игорь Михайлович молчал, понимая, что дочери нужно время прийти в себя. Расчет оказался верным. Спустя минуту ненаглядная кровиночка громко высморкалась в одеяло за неимением под рукой платка и призналась:

– Папочка, я так устала за эти три ночи, так хотела спать, не видя ужасных снов, что приняла снотворное. Сначала проглотила одну пилюлю, потом подумала: этого будет мало – и выпила еще три, но ничего не помогло. Я до полуночи пялилась в потолок, а когда мне это надоело, высыпала горсть таблеток в ладонь и залпом проглотила.

– Пупсичек мой, как хорошо, что ты осталась жива. Я не представляю жизни без тебя. Пожалуйста, не пугай меня так больше. Я не вынесу, если с тобой что-то случится, – дрогнувшим голосом сказал Богомолов. Это была чистая правда, хоть он и не хотел говорить ее вслух, считая постыдным подобное проявление сентиментальности. Слова непроизвольно сорвались с губ, как и те, что он произнес несколькими секундами позже.

– А вдруг эти сны правда? – неожиданно спросила Лиза. – Ты обещал найти моего Ефимчика, но до сих пор этого не сделал. Не потому ли, что он давно мертв?

– Что ты такое говоришь, милая? Твой Ефим жив. Мои люди давно нашли его.

– И ты скрывал это от меня?! – сердито выкрикнула Лиза. В ее глазах больше не было слез. Теперь они сверкали яростью и злобой. – Да как ты посмел?! Я чуть не умерла из-за тебя!

Богомолов испугался, что сболтнул лишнего. Теперь дочь не отстанет и будет требовать, чтобы он немедленно доставил проклятого Моргенштейна в Москву. А он не может этого допустить хотя бы потому, что Лиза узнает об издевательствах над ее мужем, и неизвестно, чем все закончится. Вполне может быть, разразится новый громкий скандал, а он до сих пор не разобрался с последствиями первого и, если честно, понятия не имел, как это сделать. В такой ситуации создавать себе лишние неприятности – верх идиотизма, но раз уж так получилось, надо срочно искать выход из ситуации.

Откровение снизошло внезапно, словно ушат холодной воды вылили на голову. В тот же миг возникла стройная, вполне правдоподобная история. Слова полились одно за другим, будто он не придумывал на ходу, а рассказывал о реальных событиях. По его версии Ефим угодил в опасную аномалию, но сумел выбраться из нее без особого вреда для здоровья, вот только лицо сильно пострадало от ожогов.

– Пупсичек мой, я потому и не говорил о нем, – нежно проворковал Богомолов. – Боялся, что ты захочешь увидеть дорогого твоему сердечку человека, а он просил… нет, он умолял не говорить тебе ничего, пока лучшие европейские пластические хирурги не вернут его красоту. Они сделали все, что могли, и даже больше, но полностью восстановить прежнее лицо твоего мужа не удалось.

– Мой Ефимчик теперь урод? – с дрожью в голосе поинтересовалась Лиза. Нижняя губа затряслась, глаза опять увлажнились, и две похожие на стразы слезинки покатились по щекам.

– Нет! – поспешил успокоить ее отец. – Ефим не совсем похож на себя, это правда, как и то, что в душе он остался таким же любящим больше всего на свете единственную и неповторимую жену, мою прекрасную дочурку. Я недавно общался с ним. С него сняли повязки, опухоль спала с лица. Пока он чувствует себя не вполне хорошо, но скоро, максимум через недельку, ты увидишь его, дорогая. – Богомолов подумал, что достаточно наплел с три короба и поспешил соскочить со скользкой темы: – Как же ты напугала меня, солнышко. Обещай, что больше не причинишь себе вреда.

– Обещаю, папочка! Прости, что заставила нервничать, но я реально думала, что мой Ефимчик погиб. Мне сейчас все больше кажется, что я действительно хотела встретиться с ним на небесах, потому и наглоталась таблеток. – Она ахнула и прижала к губам пальцы поддерживающей одеяло руки: – Боже мой, я только что поняла, какую глупость чуть не совершила. Если бы я на самом деле умерла, Ефимчик остался бы совершенно один, когда ему особенно нужны мои любовь и поддержка. Какая же я дура! – воскликнула Лиза и снова заплакала.

На этот раз слезы дочери не прошли даром для Игоря Михайловича. В глазах защипало, как будто в них попал дым от костра, засвербело в носу.

– Ну, будет, не стоит так убиваться, все же обошлось, – пробормотал он и потер сгибом указательного пальца сначала один глаз, потом другой, а потом несколько минут говорил