Стивен. Нет. Тут что-то более тонкое. У него плохая энергетика.

Плохая энергетика? Но он же священник, а не ростовщик. Смешно. Уверена, это все отзвуки бесконечных проповедей об искупительных жертвах и стыде. Лишь бы у отца Мак-Кензи не было мобильного. Пусть себе толкует о преданности, уважении и верности хоть до рассвета. Главное, чтобы утвердил дату венчания и похвалил меня свекрови — большего не требуется.

Стивен продолжал дуться.

Объединенная пресвитерианская церковь, прихожанами которой Стюарты числятся вот уже двадцать лет, похожа на загородный клуб. По сравнению с ней Первая пресвитерианская церковь в Ист-Сайде выглядит молельней пятидесятников[45]. Постройка начала двадцатых годов вся сверкает: белоснежные стены, отполированные до блеска дубовые скамьи. Сборники церковных гимнов переплетены в кожу, на каждом резном сиденье — мягкая подушка, чтобы молиться с комфортом. Элегантный, стильный, роскошный дом Господа нашего.

Отец Мак-Кензи оказался приветливым, хорошо сохранившимся мужчиной лет шестидесяти пяти. У него твердое рукопожатие, а под облачением угадываются аккуратненькие крылышки. Прямо и косвенно он выпытывал про наше представление о браке: чего мы от него ожидаем, что он для нас значит. Следующую встречу преподобный назначил на май. Никаких неловких вопросов о сексе и завуалированных просьб о пожертвованиях на храм.

Как только мы вышли из церкви, Стивен опять заладил свое: «Поняла, что я имею в виду? От него мурашки бегут по телу».

Какие мурашки? У отца Мак-Кензи чистые ногти и свежее дыхание, отдающее мятой.

14 февраля

Любить — значит идти на компромисс.

День начался с того, что Стивен прислал мне дюжину роз в офис. А закончился походом в зал игровых автоматов, где он любит коротать время.

Да-да, мой тридцатидвухлетний жених обожает игровые автоматы. Это маленький секрет, которого он стыдится. Ну ладно, не он — это я стыжусь. Стив — натуральный игроман. Прыгает от радости, когда выигрывает в бонусной игре. Кричит, если дети не подпускают его к объекту вожделений.

К счастью, утолить эту страсть, как и одержимость самолетной едой или двойниками Элвиса, не так-то просто. Найти хороший зал игровых автоматов на Манхэттене — задача не из легких. Только поэтому я провожу День святого Валентина в игровой комнате отеля «Саммит» (читай: «Слам ит»[46]).

Мы разменяли тридцать баксов на четвертаки и отрывались по полной. Стивен оттачивает мастерство в боях кунг-фу, а я пытаюсь пройти до конца его стрелялку.

Следующий День святого Валентина я встречу уже в качестве жены.

18 февраля

Ну не могу я надеть это ненавистное платье! А должна.

Хорошо, что у меня есть друзья.

Прослышав о моем несчастье, позвонила Паула. Ее подружка Катрина — дизайнер одежды. Владеет собственной студией, и не где-нибудь, а в Гринич-Виллидж[47]. Катрина согласилась взглянуть на мамино платье, посмотреть, нельзя ли его переделать. Кто знает, может, в итоге я получу платье на заказ?

19 февраля

Кажется, всех интересуют лишь две вещи: (а) почему кольцо у меня не с бриллиантом и (b) оставлю ли я девичью фамилию.

Что я могу ответить? Не знаю!

Последние тридцать лет я была Эми Сарой Томас. И это не роль в какой-нибудь мыльной опере — это мое настоящее лицо. Свадьба тут ничего не изменит. Однако в глубине души мне нравится мысль о том, чтобы взять фамилию Стивена. Любовь — это узы, и общая фамилия их скрепляет. Да и в практическом плане упрощает многое: заказ столика в ресторане, юридические формальности, бронирование билетов на самолет.

Можно, конечно, взять двойную фамилию. Миссис Эми Яков Джингелгеймер-Шмидт. Звучит по-идиотски? Чертовски верно! Хотя в этом что-то есть. Вы сохраняете индивидуальность и при этом заявляете о своем отношении к супругу. Но Эми Сара Томас-Стюарт? Просто перекличка группы поддержки — англосаксов протестантского вероисповедания.

И потом, двойная фамилия не поместится на кредитку.

20 февраля

Катрина заржала, увидев мое платье. Не хихикнула, не издала деликатный смешок, какой вызывают бархатные капюшоны или вышедшие из моды купальники. Нет, господа. Мое чертово платье вызвало громовое ржание, гомерический хохот.

В результате ко мне вернулась бессонница.

21 февраля

Анита в восторге от идеи нанять на свадьбу группу из Эквадора: «Ну наконец-то на свадьбе не будут играть Unforgettable[48]!»

Не считайте меня круглой дурой. На нашей свадьбе так и так не играли бы Unforgettable, независимо от музыкантов. Я предпочла бы старое доброе диско семидесятых. Но восторги Аниты имеют и другую подоплеку: «Знаешь, парни из Эквадора такие сексуальные! У них такая кожа! Я хочу с кем-нибудь из них познакомиться».

Разумеется. Зачем еще звать музыкантов на свадьбу, как не для того, чтобы устроить свидания своим подругам?

Мэнди, напротив, пришла в ужас: «Парни из перехода будут играть на вашей свадьбе? Это кошмар! У них хоть вальс танцуют в этом их Эквадоре? Нет, ты не можешь такого допустить! У них нет никакого представления о ритме!» (Нет представления о ритме? Как знать! Но зачем придираться?)

Что я могу поделать? Музыка — единственное, что оставил за собой Стивен, доверив мне остальные решения. Пусть он хоть это решит сам. Неважно, что это будет дурацкое решение.

22 февраля

Я позвонила фотографу договориться о встрече. Хотела, чтобы он взглянул на церковь, на дом родителей и обсудил со мной портреты. В конце концов, ему ведь понадобится специальное освещение?

Да. Но не сейчас. Оказывается, зима не сезон для жестоких преступлений и ужасных пожаров, так что у внештатных фотографов настали не лучшие времена. Он должен безотлучно сидеть около приемника, настроенного на полицейскую волну, и ждать, когда же произойдет что-нибудь хорошее (то есть реально плохое). Так что раньше весны мы с ним не увидимся.