руку. — Он ныл о своей ущербности, а я…

— Прощал?

— Слал с миром, но в жопу — объявил о продаже своей части совместного бизнеса, потому что он гнида и может выкинуть ещё какую-нибудь неинтересное мне фуэте.

Он выглядит таким довольным, словно провернувший что-то пакостник-мальчишка.

— А он?

— Заныл, что это не смешно и несерьёзно. Мол, это бизнес и не надо мешать одно с другим. Из-за бабы устраивать такое и прочее-прочее-прочее.

— А что задумал ты?

Не верю, что он считает иначе. Это в моем духе устраивать подобное — продавать квартиры и сбегать в другие города, одновременно подальше и поближе к неверным бывшим. У Павлика же иной подход.

— Хочу, чтобы он и тот кто затеял это начали шевелить задницами и проявили себя.

Мне не нравится все это. Друзья у Паши своеобразные, но они, как и враги с дикими нравами. Пример тому Образцов.

— А что потом? Они проявят себя, а дальше? Как они должны проявить себя? Паш, мне это не нравится.

Я поднимаюсь.

— Лучше бы ты просто поделил бизнес и закончил на этом. Это тоже будет уроком. Разве это не будет знаком для всех остальных, чтобы не иметь дело с ним?

Освободив волосы от резинки, я иду прочь из комнаты.

— Переживаешь за него? Он говорил, что ты вернешься к нему, как только опрокинешь меня, также как и я тебя когда-то.

Кажется, я ошиблась в нем.

Люди правда не меняются и очень часто судят по себе.

Разворачиваюсь и иду к себе.

— Айра, мы уходим, — бросает Пашка на английском.

Он догоняет меня на втором этаже.

— Ты не ответила.

— Ты судишь по себе, — отвечаю я, закрывая за собой дверь.

Но разве можно удержать тесто крышкой от сахарницы, если оно убегает из тазика? Так и тут.

— Ты не ответила — настаивает он, прорываясь ко мне в спальню.

Он веселится, судя по взгляду и даже по голосу! А я расстроена! Почему он веселится?

— Что ты злишься, если он не прав?

— Я злюсь не на это ничтожество, — я прохожу в душевую, включая воду, чтобы пробежал кипяток. — А на тебя за то, что ты повторяешь это.

Я встаю перед ним.

— Сомневаешься во мне? Тогда нам точно нечего делать вместе. Мне хватает…

Пашук подхватывает меня на руки, усаживая на тумбу, подвинув мною все, что стояло на ней.

— Я тебя люблю и хотел услышать от тебя тоже самое таким коварным способом. Я сволочь и я знаю это.

Что?

Пашка подхватывает меня на руки, а вот я отбиваюсь от него.

Но теперь я та самая крышечка от сахарницы — это не помогает.

— Ты сволочь! И идиот! И козел! Я тебя ненавижу! Видеть тебя не хочу! Отпусти меня и уходи!

Пашка не уходит, а дожидается, когда я выдохнусь.

— Я тебя люблю. Со всем что тебе важно. Если тебе понадобится год или два для осознания любви ко мне я подожду. Тебе же это нужно?

Я часто-часто киваю, прижавшись виском к его груди.

— Мне тоже нужно это. Не только ради себя, а ради тебя. Не хочу однажды исчезнуть навсегда. А если так случится, то ты будешь знать, что причина не в романе с филиппинской няней.

— Я тебя люблю, Паш.

Глава 19

— Ветрова? — хрипит Буров мне на ухо, удерживая при этом за талию.

Я знаю, что он хочет услышать и очень надеюсь, что моя интуиция в этот раз подвела меня.

— Ммм?..

— Повтори это ещё раз.

Раньше было наоборот. Года два назад я донимала его такими просьбами. А теперь вот Пашук просит сказать слова любви.

— Ты ведь не используешь их, как повод? — спрашиваю я, тщетно пытаясь проглотить разбушевавшееся сердце и лёгкие.

Стук в ушах перемежается громким дыханием.

Мне жарко. Во рту сухо.

Хочется пить и в тоже время не хочется вставать с его колен.

— По-моему это отличный повод, — отвечает он, оглаживая мои бедра. — Ты задолжала мне, Ветрова.

Высыпавшие по коже мурашки приподнимают волоски на всем теле. Я провожаю взглядом его крупные руки. Очень нравится, как они смотрятся на мне, как сжимают и заключают в плен.

— Я?! Я?..

— Ты, — хмыкает Пашук, прикасаясь губами к моему плечу.

— Бегал от меня два года ты, а задолжала тебе я?

Я всё-таки поднимаюсь, чтобы закрыть эту чёртову дверь, а заодно прикрыть жалюзи.

Дверь не давала мне покоя всю ночь — я переживала, что в ней нет-нет да и появится круглое, желтоватое и приплюснутое лицо нянюшки-филипинки.

Только "уговоры" Пашки не дали мне сделать этого. Ну и добавили остроты нашему блуду.

— Она не войдёт. Теперь точно. Не дура она, чтобы хозяев смущать. Взрослая баба, чтобы не понимать, что творится в доме и идти проверять.

— Ты извращенец, каких мало! — заявляю я, настраивая бамбуковые рейки на окне.

— У себя дома я делаю то, что захочу и главное, что тебе нравится это.

Пашка тянется и хватает меня за руку, привлекая к себе.

Я не очень сопротивляюсь, подбегая к нему.

Это безумие, но я хочу, чтобы эта ночь продолжалась — я ещё не наелась им.

— Выходи за меня? — произносит он, глядя на меня снизу-вверх.

Буров прижимается лицом к моему животу и целует его.

— Ты серьёзно? — шепчу я, дотрагиваясь до его русых усов.

Как и два года назад внутри меня что-то ёкает.

Умеет Пашка и подбирать момент, и говорить с особенными интонациями, и смотреть так, что внутри все заноет. И так вижу, что он серьёзен, как никогда, но даю ему шанс обдумать вырвавшиеся слова.

— Заново гостей позовём? Платье купим? Кольцо мне подаришь?

То кольцо, что Пашка подарил мне когда-то, я отдала сестре. Не смогла продать сама, как бы не злилась. Вырученные деньги вошли в первый взнос по ипотеке.

— Если хочешь, то давай, — отвечает тот, сжимая мои ягодицы.

— Тебе все равно?

Дразню его, но самую малость. Не предлагал бы, если бы было всё равно. Правда, после его вопросов, касающихся Образцова можно было бы заподозрить его в чем-нибудь этаком.

— Вальс разучивать не стану — отвечает Пашук, усаживая меня на себя. — Гостей ещё…

Он прикусывает мою грудь, облизывает и вновь кусает, нет, царапает резцами.

— Чувствуешь, как мне не все равно, Катей? — спрашивает тот с мстительным интонациями. — Как я хочу тебя?

Киваю. Мурашки начали захватывать мой мозг. Так всегда, когда мы становимся одним целым.

— Гостей ещё давай других позовём. Не тех пе***, б***, что и рта не раскрыли-не объяснили.