Через час он сидел в утлом домишке гончара и ужасался. Всего три месяца прошло. Всего три месяца. Зотов не представлял себе сейчас жизни без мерно гудящей голландки, без второй печи на кухне, топящейся по-белому. Здесь же был очаг с дымом, сквозняки и тысячи тараканов. Дышать было нечем. Прикасаться к чему-либо страшно. Клопы и вши.

Больной был и вправду плох. Хозяйка заварила травки, данные ей Онисимом, через несколько минут Семён Силин престал перхать и заснул. Было гончару лет двадцать. И сбежал он из-под Москвы, регулярно разоряемой ляхами, год назад в Арзамас. Договорился с купцом одним, и тот перевёз его немудрёный инструмент и дочку с женой сюда, где после Черемисовых войн было вполне спокойно. Взял с собой гончар и глины белой с берега реки Гжелка.

В принципе, Онисим Петрович узнал всё, что хотел. Можно было седлать коней и мчаться в Вершилово с радостной вестью. Гжелка чай поближе Урал-камня. Не пускала совесть. Помрёт здесь Семён Силин. Нужно забирать его в Вершилово. Но Зотов не знал, как отреагирует княжич, если он привезёт с собой этого свистуна. Однако и оставлять парня здесь нельзя – помрёт. Может, в благодарность за глину белую и возьмёт к себе Пожарский ещё одного гончара. Ведь месяц назад сразу несколько человек пригрел.

– Тамара, – начал купец, убедившись, что и гончар, и малолетняя дочь заснули. – Как ты думаешь, согласится муж твой, если я его с собой в Вершилово позову? Это село большое недалеко от Нижнего Новгорода.

– Чем же там лучше, мил человек? – Тамара обвела руками свою горницу. Она, наверное, гордилась ей.

– Там есть работа, много работы. Там вам дадут большой дом из трёх горниц. В этом доме две печи, и обе топятся по-белому. Рядом стоит баня, и она тоже топится по-белому. Каждой хозяйке дают двух коров и двух коз. Если у вас нет, дают лошадь. Дают сена и овса, чтобы животных прокормить до весны. Там есть очень хорошие лекарки. Там крестьянки в церковь ходят в золотых серьгах. Там через четыре дня открывается самый красивый храм, который я только видел. Там все дети, начиная с семи лет, учатся в школе читать, писать, счёту и слову Божию. Там люди заботятся друг о друге. И там живёт князь Пожарский.

– Да, ты, купец, никак сам заболел, не бывает таких мест, – прыснула молодуха.

– Бывает, Тамара. Пошёл я, найму тройку лошадей и возок побольше. Собирайтесь, утром выезжаем. – Он решительно залез в котомку и достал пару рублей. – На тебе денег. Если кому должны, отдай и купи, что надо, в дорогу. Главное, одежду новую и тёплую для мужа и дочки. Да и себе шубу хорошую купи. Два дня ехать. Ну и куриц можешь сварить. По дороге съедите.

Митрополит не приехал. Вот ведь козёл старый, ругался Пётр. Испортил людям праздник. Как все готовились к этому Рождеству. Иконописцы спали урывками по три часа. Бабы в десятый раз перемывали полы. Плотники покрывали все доступные и недоступные деревянные поверхности воском. Успели. Это был, конечно, не храм Василия Блаженного. И не Исаакиевский собор будущего Санкт-Петербурга с его мозаикой. Но внутренняя роспись храма была великолепна. Да и сам он, ещё белый весь (дерево не успело потемнеть), смотрелся отлично. А митрополит освящать не приехал. И даже грамотки с объяснениями не прислал. Ладно, решил Пётр, сочтёмся.

А праздник случился. Да ещё какой. Утром на Рождество 1619 года в Вершилово приехал на двух тройках Онисим Петрович Зотов и привёз из Арзамаса больного гончара с женой, дочкой и всем скарбом. Это всё в первой тройке. Вторые же сани везли белую глину.

У Пожарского было пять домов в запасе, вот на такие случаи и построили. Собрали всех травниц с ученицами, половину монашек от молитв отвлекли и стали новой семьёй заниматься. Первым делом – баньку и дом топить. Вторым делом – всё их барахло сжигать. Только вшей, клопов и тараканов им к празднику и не хватает. Своих еле за три месяца вывели. Коровин с женой припустились на тройке в Нижний на самых резвых конях, чтобы купить всё необходимое новосёлам. Одежду, посуду, еду на первое время, да те же занавески на окна. И только все включились в это действо, как грянуло.

В Вершилово въезжал обоз. Ему не было конца и края. Наверное, не меньше ста саней. Впереди на конях верхом – десяток стрельцов. Стрельцы надели парадную форму, и выбежавший их встречать Пётр узнал цвета полка Афанасия Левшина. А его стрельцы уже метались среди саней, и всю запруженную площадь накрыл радостный плач. Приехали семьи стрельцов со всем скарбом. Княжич такого не ожидал. Крут царь-батюшка. В ответ на его грамотку с просьбой оставить ему пока двадцать стрельцов он ещё десяток прислал и тридцать семей из Москвы отправил.

К Петру подъехал немолодой стрелец с седыми усами и бородой и сообщил, что он, Иван Пантелеич Малинин, сотник полка, прибыл сюда по приказу царёву, чтоб возглавить стрельцов и всю разведку на Урал-камень. Пожарский хотел было ответить, что командиров здесь и без Малининых достаточно, но сотник ему не дал. Опередил.

– Не тушуйся, княжич, был я на том Урал-камне. Пойдём по весне, чай дорога знакомая. – И дружелюбно подмигнул Пожарскому.

Это меняло дело.

– Что ж, Иван Пантелеич, есть у меня четыре незанятых дома, сразу после Рождества Христова начнём новые строить, а пока давай эти разделим среди приехавших с тобой. Своим-то стрельцам я всем уже домины построил, сейчас они туда семьи и заберут. Сколько же с тобой новых приехало… – Пётр радостно осматривал счастливо гомонившую толпу. Эх, радость-то какая, сколько народу плюсом!

– Прибыли со мною, по царёву указу, двое рудознатцев опытных с семьями, десяток стрельцов, подьячий Пахом Сутормин, чтоб всё найденное на Урал-камне описать, ну и я с семьёй и с сыном женатым. Всего пятнадцать семей. А у тебя, говоришь, княжич, всего четыре дома. Где же людишек разместить? И так две недели в дороге… – Сотник был хороший, не о себе думал, о людях.

– Ну, давай так, Иван Пантелеич. Пусть дома занимают двое рудознатцев, подьячий и твой сынок. Ты на время поселишься в моём тереме, на гостевой половине. Стрельцов с семьями мы пока разместим в школе, вон то здание слева. Там как раз десять классов, это горниц таких больших. Сейчас у ребят каникулы, и школа пустая стоит. А сразу после Рождества начнём новые дома строить. Не переживайте, плотники и печники у меня уже опыта набрались, за седмицу дюжину домин с печами поставят.

Тут над площадью опять вой поднялся. Пришлось идти разбираться. Оказалось, всё очень плохо: бабы наотрез отказывались расставаться с кишащими клопами и вшами тряпками. И это ведь была не одна семья свистуна арзамасского. С тем-то решили, да и то всем миром. Пришлось принимать кардинальные меры. Был кликнут клич по всему Вершилову топить бани. Одежду сначала прожаривали в бане и лишь потом разрешали заносить в дом. То же делали и с посудой. Пётр понимал, что всех насекомых победить не удастся, и опять будет трёхмесячная борьба за чистоту рядов.

Сумасшедший день закончился не с наступлением сумерек, а с последней партией прожаренной одежды, возвращённой новосёлам. Сотник Иван Малинин метался среди прибывших, раздавал затрещины и утешения, и не будь его направляющей силы, одному Петру с оравой больше чем в сто пятьдесят человек было бы не справиться. Сейчас всё уже поутихло. Народ собирался на всенощную.