Николай не возражал. Мысленно он представлял себя снова в дивных объятиях Фанни. Темнота и мягкие прикосновения блондинки усиливали возбуждение.

Неожиданно в руках красавицы появилась верёвка. Она ловко связала ею руки Савина за спинкой стула. Николай не спорил. Некоторые женщины распаляются от таких штучек. Сам Савин не питал страсти к жестоким играм, но почему бы нет, если девушке это нравится.

Блондинка согнулась к его ногам и тоже принялась их связывать.

— Зачем, детка? — удивлённо спросил он.

— Молчи! Скоро узнаешь, — прежним таинственным шёпотом отозвалась она.

С этими словами блондинка выпрямилась и вышла из комнаты. Савин посидел минут пять, ожидая, что девушка вернётся с новым, более приятным сюрпризом. Но её всё не было, и Николай попытался встать. Оказалось, что это невозможно — барышня крепко привязала его к стулу, не оставив никаких шансов. Сколько ни дёргался Николай, пытаясь ослабить узлы, ничего не вышло. Вспотев от усилий, он устало откинулся на спинку. Делать нечего, придётся ждать возвращения девушки.

— Да чтоб тебя… — выругался Савин, ощущая неприятное пережатие в запястьях. Он проходил через такое, только когда находился в тюремном карцере. Туго связывать арестантов было одной из любимых пыток Путилина.

Но тут дверь отворилась, и вошла другая девушка — тоже блондинка, но в чёрном пеньюаре и более пышнотелая. Её роскошная фигура выглядела особенно соблазнительной в свете чёрной свечи, которую девушка торжественно несла перед собой.

Савин сердито воскликнул:

— Поиграли, и хватит! Развязывайте меня!

Похоже, девушка не собиралась исполнять его приказ. Подойдя к Савину, она наклонила свечу так, что расплавленный воск стекал на его обнажённые плечи и грудь. Чёрные капли обжигали, словно до тела дотрагивались горячим утюгом.

— Милая, я этого не заказывал! — с нервным смехом воскликнул Николай. — Заканчивайте ваше представление, и давайте займёмся чем-нибудь более приятным!

Савин ёрзал на стуле, чтобы увернуться от обжигающих капель, но ничего не получалось. Девица, казалось, не слышала его слов и не испытывала никакой жалости.

— Чёрт возьми, да прекратите же! — заорал не на шутку разозлённый Савин.

Он не заметил, как окно за его спиной отворилось, и мужская фигура неслышно перемахнула подоконник. Послышался сдавленный кашель, перешедший в громкой хохот. Штора откинулась, впустив в комнату рассеянный свет петербуржской белой ночи, и перед Савиным предстал Хватов собственной персоной. При виде беспомощного, привязанного к стулу Савина он заливался неудержимым смехом. По смеху-то Николай и узнал своего однокашника. Только Хватов хохотал так, когда кто-нибудь из лицеистов падал от чужой подножки или обливался супом за обедом.

— Это ты, Хват? Конечно! Кто ещё мог выдумать такую дурацкую шутку! Знаешь ли, мне такие игры не нравятся!

Но Хватов, похоже, преуспел в изучении искусства любви и желал поделиться со старым другом секретами любовных удовольствий.

— Тебе что, труды маркиза де Сада не знакомы? Это же сейчас последний писк моды! — воскликнул Хватов. — Правда, Кларисса?

Он подмигнул девице, которая по-прежнему стояла со свечой рядом с Савиным, но воск, слава Богу, уже не лила.

— Вот пусть французы друг друга и истязают. А мы уж как-нибудь по старинке, — брезгливо произнёс Николай.

Обернувшись к девице, он приказал:

— Развяжи меня!

Но та и ухом не повела. Она надменно посмотрела на корнета сверху вниз, словно тот и вправду был её рабом, а затем удалилась, гордо вскинув подбородок.

Савин перевёл недовольно-вопросительный взгляд на Хватова. Такие манеры в публичном доме он встречал впервые.

Хватов засмеялся и успокаивающе похлопал друга по плечу.

— Амплуа Клариссы — «госпожа». Милосердие не по её части. Тебе не понравилось, а многие столичные господа большие деньги платят за такие шалости.

Хватов сам развязал друга, и тот, вскочив со стула, принялся натягивать одежду.

— Да что с тобой случилось, Колька? Почему ты такой скучный? — разочарованно спросил Хватов. — Раньше мастак был на всякие проказы!

Завязывая шейный платок, Савин сердито посмотрел на друга:

— Просто развлечения у тебя дурацкие!

Не то чтобы Николай испугался странного «сеанса любви». Любитель разыгрывать людей, он не любил сам оставаться в дураках. К тому же, Хватов казался ему наивным дурачком, которым крутят-вертят хитрые блудницы. Странное увлечение друга не нравилось Савину, но он не пытался его судить. Каждый волен поступать, как хочет. Даже если завтра Хватову придёт в голову ходить по улице голышом, это его личное дело. Корнет Савин никому и никогда не собирался читать нравоучения.

2.

Давно наступил вечер, но в распахнутые окна квартиры Хватова по-прежнему вливался солнечный свет. Белые ночи в Петербурге у многих отнимали сон, но старым друзьям это было только на руку. Они не виделись после лицея больше пяти лет, и теперь увлечённо болтали о своих прежних похождениях.

Савин налил себе холодного шампанского и с удовольствием опрокинул в глотку чуть ли не весь бокал. Разогретые июньским солнцем каменные панели и здания Петербурга не остывали даже вечером.

— Надо было сразу из Тамбова ехать к тебе, а не в Москву, — с досадой воскликнул гость. — Тогда не угодил бы в эту передрягу, и деньги остались бы целы…

Казалось, рассказы друга абсолютно безразличны Хватову. Он не отвечал, а лишь задумчиво смотрел сквозь Савина. Хватов отличался на редкость беспокойным, изобретательным, хотя и неглубоким умом. Он любил устраивать всяческие каверзы и розыгрыши, но не умел извлекать из них настоящую прибыль, как Савин.

Обстановка квартиры Хватова как нельзя лучше отражала его характер. Комнаты были убраны по французской моде. Огромную кровать с балдахином окружали причудливые вазы и статуэтки. Стоящая на низкой тумбе восточная ароматическая масляная лампа источала пряный древесный запах, смешанный с дикой полынью и розой. Пол покрывал узорчатый ковёр, явно сотканный на заказ. На столике, инкрустированном перламутром, красовалась шахматная доска с фигурками из слоновой кости. Хозяин и его гость сидели в огромных креслах с широкими подлокотниками, обтянутых тёмно-красным крепом. Но ярче всего о вкусах хозяина говорили две вещи — картина, висящая над креслом Хватова, и трюмо из орехового дерева.

Картина изображала молодого средневекового рыцаря на кауром коне. Всадник обладал сильным сходством с самим Хватовым. Из-за этого, собственно, однокашник Савина и купил эту картину. В мечтах он часто воображал себя бесстрашным рыцарем, который регулярно убивает драконов и ездит в крестовые походы.

Что касается трюмо, то на нём лежало немало принадлежностей для театрального грима, от белил и румян до париков всевозможного цвета и формы. Любовь к театру и артистическим перевоплощениям, зародившаяся ещё в лицее, не покидала Хватова.

Савин приметил эти вещи и от души одобрил. Артистичность ему всегда нравилось. Он испытывал потребность часто менять образы, она много раз выручала его в сложных житейских ситуациях. Интересно, а Хватов