же как и партийных. Народ испытывал к ним лютую ненависть и брезгливость.

Некоторые завидовали, но никогда подобные Солдатенко не знали поддержки, признания и благодарности со стороны людей.

Для таких как он только совсем совсем недавно придумали термин цеховик или торгаш.

Советское общество было еще настолько по детски наивным, что в тот период называло коррупцию воровством и предательством коммунистических идеалов.

Как ни странно, эти самые «подпольные бизнесмены» сами чувствовали себя предателями. Но с трудом признавались себе в этом.

Потому что никого не воспитывали жуликами, воришками, аферистами и изменниками.

Все начиналось с небольшого компромисса: ты мне — я тебе. Потом они воровали и боялись, боялись и воровали.

Народ, глядя на таких понимал, что «этим» закон не писан. Они говорили и требовали одно, а делали и жили совсем по другому.

Раз можно им, то почему нельзя другим? Стащить, или как тогда называли «скомуниздить» продукцию или материалы с работы стало для некоторых плевым и даже любимым делом.

Сложно сказать, когда и почему это приобрело массовый характер. Но то, что своим примером «настоящие» партийцы послужили развращающим примером — это неоспоримый факт.

А сейчас, награда нашла своего «героя». Что называется: «Вор должен сидеть в тюрьме», как говаривал капитан Жеглов.

— Уберите этого придурка. Начальник! Начальник!

Солдатенко попробовал барабанить по столу, но звук выходил гулкий и на его истерику никто не обращал внимания. Он явно очень нервничал. Ему было некомфортно от моего присутствия в комнате.

Я продолжал разглядывать врага своего отца. Мне казалось, что он должен был осунуться и постареть в тюрьме, но Солдатенко наоборот — стал выглядеть лучше, чем в последний раз, когда я его имел счастье лицезреть.

Черты лица сгладились, округлились. Он даже поправился немного.

Возможно, он перестал нервничать, с облегчением приняв конец своей партийно-бизнесовой карьеры.

А быть может, ему, как важному свидетелю по другим коррупционным делам, создали хорошие условия.

Мне нужно было разговорить его.

— Вы знаете, я пришел с вами поговорить.

Он отвернулся демонстрируя, что его это совершенно не интересует. А я тем временем продолжил

— Вы знаете, я к вам не испытываю особой симпатии. Но совсем не потому что вы могли бы подумать. Причина не в отце, не в том, что у был меня конфликт с вами и вашим племянником.

Я сделал паузу.

— Я знаю, что вы хотели купить, унизить, запугать, а потом, когда у вас ничего не получилось, вы пытались убить меня. Но мои чувства к вам вызваны не этим. Бог вам судья. Ну или советский суд.

Он посмотрел в стену и пробормотал:

— Ты что, пришел сюда мне морали читать? Всё, о чем ты говоришь нужно доказать.

— Нет, нет. Можете считать, что я вас простил. Вы думаете, что я пришел с обвинением?

— Как ты сюда попал?

— Обещаю рассказать после того, как вы согласитесь поговорить со мной.

— Ну? Если ты не суд и не прокурор, что же тебе надо? Я перед тобой угрызений совести не испытываю. Совсем.

— А перед народом? Вы же предали советский народ.

— Дурачок, что ты понимаешь о народе?

Он бросил быстрый взгляд в сторону двери и повернулся ко мне вполоборота.

— Вот, давайте поговорим, о том, что я не понимаю. Не для протокола. Нас никто не слышит. Мне выделили всего один час.

По-моему, мне удалось затронуть нужную струну, теперь нужно было вести беседу так, чтобы его не спугнуть и не закрыть.

— Я знаю, что вы, работая в Горисполкоме многое сделали для города и жителей. И все же… — мимика на его лице подствказывла, что он нарцис и любит лесть, — чего вам не хватало. Я же всю вашу схему разгадал один, без посторонней помощи.

— Что ты разгадал? Что ты вообще можешь разгадать несмышленыш?

Его тон был вызывающий и высокомерный.

— Давайте, поиграем в одну игру. Вы поймете, что я знаю немного больше, чем может показаться на первый взгляд.

Он хмуро посмотрел на меня, но не ответил отказом.

— Я буду называть все ошибки партии и правительства на сегодняшний день. А вы просто слушайте. Если, что-то вам не понравиться или вы с чем-то будете не согласны, вы говорите.

— Есть сигареты?

Я достал заранее заготовленную пачку и протянул ее Солдатенко.

— Только не говори, что нет спичек.

— Вот о спичках не подумал, но чуть позже постараюсь раздобыть для вас.

— Начнем?

— Валяй. Мне торопиться некуда, доторопился уже.

— Одним из самых главных минусов советской экономики является дефицит.

— Кому минус, а кому плюс.

— Вы про работников торговли?

— Нет, про производства

— Это как? Поясните, пожалуйста.

— Во-первых, нет перепроизводства, как у капиталистов. Во-вторых дефицитные товары тут же включаются в план производства на следующую пятилетку. Не было бы дефицита, Госплан не чесал бы репу.

— Качество. Много брака. Минус?

— Тут не поспоришь, но и с этим можно бороться. У нас что хорошо умеют делать?

— Детей?

— Это тоже, — он немного оттаял, — но я имею в виду танки и пушки. А там отлили башню, на пару миллиметров шире никак на его ходовые свойства не влияет. Вот когда машины делаем типа «Москвича», там каждый миллиметр важен. А инженеры то одну практику проходили, на тракторном заводе. В лучшем случае на ЗИЛе. Там все кувалдой чинят. Вот тебе и качество.

— Но ведь мы же делаем наручные часы, не уступающие по качеству заграничным? Весь мир признает. Там же точность вон какая, шестеренки, болтики. Не в инженерах дело? Почему часы можем, танки можем, а авто нет?

— Ну вот ты и ответил на свой вопрос. Если бы к автомобильной промышленности подходили бы, как к производству часов, то были бы у нас лучшие в мире машины. А мы к ним, как к танкам подходим. План. Давай, давай.

— Хорошо, план. Плановая социалистическая экономика — минус?

— Минус. Но не везде. Смотря про какую отрасль говорим. Когда мы завод, атомную станцию или стадион строим, то куда же без плана?

— Согласен.

— А если к примеру говорим про обувь, то тут мода каждый год может меняться. Люди хотят красиво одеваться. А госплан на три пятилетки, как зарядит ботинки «прощай молодость». Их никто и не покупает. А хорошую обувь сметают, как горячие пирожки. Тут быстро нужно модели вводить, каждые полгода и