Не успеваю я сделать и пяти шагов, как сильная рука обхватывает мое горло, и я впечатываюсь затылком в толстый ствол дуба. Другая рука, закинутая за голову, не дает мне удариться, но кора впивается в плечи.

— Прекрати бороться со мной, — вырывается у Вульфа.

Я не слушаю, я начинаю вырываться, царапая его в знак протеста. Страх перед неминуемой смертью подстегивает меня.

— Не борись со мной, — говорит он, когда я вскрикиваю. Он убирает руку с моего затылка и перехватывает оба моих запястья, удерживая их перед собой, чтобы я не могла продолжать царапать его, а вторую большую ладонь кладет мне на грудь.

— Дыши, — произносит он почти успокаивающим тоном.

Я пытаюсь глубоко вдохнуть, понимая, что так хищники успокаивают свою жертву перед тем, как убить ее.

— Ты собираешься… Ты убил… — всхлипываю я. — Тех бедных, невинных…

— Не смей, мать твою. Не смей называть этих ублюдков невинными, — тихо рычит Вульф, его ладонь скользит по моей вздымающейся груди и сжимает горло. Даже в темноте я вижу, как его серые глаза буравят меня. Он зол, но мне уже не так страшно. Мой отец назвал бы меня мазохисткой. Глупо успокаивать жертву, если собираешься причинить ей боль.

Рука на моем горле ослабевает, и Вульф почти нежно проводит по нему костяшками пальцев, словно пытаясь решить, задушить меня или успокоить. Я не могу понять смысла этих движений.

— Один из них взорвал грузовик Джейка прошлым вечером. Там мог стоять кто угодно, находиться внутри, но я оставил этого ублюдка в живых. Он передаст послание от нас своему дерьмовому лидеру.

У меня перехватывает дыхание, когда я пытаюсь понять то, что он говорит.

— Второй. Эта мразь, которую я застрелил, почти год назад соблазнил, накачал наркотиками и изнасиловал шестнадцатилетнюю девочку, а потом выложил в общий доступ фотографии и видео. Он практически разрушил ее жизнь. Она не выходила из дома несколько месяцев.

У меня сводит желудок, а время словно замирает. Внезапно на меня накатывает такая же злость.

— И она — член семьи. Одна из младших сестер моего клубного брата. — Его ладонь покидает мою шею и снова ложится на мою грудь, она продолжает лихорадочно подниматься и опускаться. — Это был конкурирующий клуб. Они были недовольны. Мы сделали кое-что, что нанесло ущерб их бизнесу в Атланте, в одном из самых прибыльных районов.

— Я не могу это слышать. Я не хочу это знать. — Паникую я.

Если я это услышу, я умру.

— Девочка была младшей сестрой Мейсона — это была самая дерьмовая месть, и она противоречит всему, за что выступают такие мужчины, как мы. Позволил ли я ее брату творить с ним непостижимые вещи? Да.

Сестра Мейсона? Я содрогаюсь, думая о том, в каком гневе Мейсон. Я задаюсь вопросом, все ли в порядке с этой девушкой, которую я даже не знаю.

Пока он говорит, Вульф начинает гладить меня рукой, лежащей на груди, костяшки его пальцев неторопливо скользят по ключице, затем по плечу, в то время как другая рука все еще сжимает мои запястья, и я понимаю, что мое дыхание замедляется. Его твердое тело прижимается к моему, и какая-то долбанутая часть меня хочет, чтобы он был здесь, чувствует себя в большей безопасности, когда он прижимается ко мне.

Его губы спускаются к моей шее, и он шокирует меня, медленно проводя языком вверх по моей коже, пробуя на вкус мой пот. Я без раздумий сжимаю в кулак нижнюю часть его теплой рубашки, просовывая все еще сцепленные руки под его жилет.

— И после того как я позволил ее брату пытать его и делать с ним все, что он хотел, я хладнокровно застрелил его? — Вульф освобождает меня, опуская обе руки, чтобы скользнуть вверх по внешней стороне моих бедер, задирая платье, мимо трусиков, чтобы обхватить мою голую талию.

Мое невменяемое тело воспламеняется от этого мягкого, интимного прикосновения. Этот момент, уверена, я буду помнить, как травматический до конца жизни, но я задыхаюсь, когда его большие пальцы проводят по моему животу.

— Чертовски верно, я сделал это. И я бы сделал снова. Я не жалею об этом. Ни одну гребаную секунду. Я жалею только о том, что мы не могли помучить его подольше, — рычит Вульф, и этот зловещий тон проникает в меня.

Я стону, когда Вульф притягивает меня к себе, сжимая руками мою талию. Его губы находят мою шею, затем ключицы, его язык скользит по моей коже. Я крепче сжимаю его рубашку, но не могу понять, отталкиваю я его или притягиваю ближе. Есть ли смысл бороться? Я обессиленно падаю на него, побежденная. Его рот исследует мои плечи, покусывая, посасывая, словно он не может контролировать себя также, как я. Мои руки проскальзывают под его рубашку, и я снова стону. Его твердое мускулистое тело такое теплое под моими ладонями.

Он слишком силен, и если я все равно умру, то я предпочту, чтобы со мной обращались вот так, с такой страстью, какой я никогда в жизни не испытывала. Он прикасается ко мне с таким голодом, о существовании которого я даже не подозревала.

Я не могу объяснить происходящее. Я не могу понять. Черт, я даже не могу осознать, что все это на самом деле. Я даже не задаюсь вопросом, почему я дрожу от желания, когда Вульф срывает с меня мои хлопковые трусики так же, как он это сделал прошлой ночью. Только на этот раз он подносит их ближе к своему лицу. Я знаю, что они насквозь мокрые — все доказательства, которые ему нужны, чтобы подтвердить, что, как бы это ни было хреново, хочу я это признать или нет, но я хочу его. Будь проклята его тьма.

Он закрывает глаза и вдыхает, затем медленно выдыхает с глубоким стоном, потирая влажный хлопок между большим и двумя первыми пальцами, словно оценивая, насколько они мокрые. Я завороженно наблюдаю за тем, как Вульф подносит их ко рту, словно собираясь высосать из них мое возбуждение, и именно это он и делает. Я просто пялюсь на него, когда он переводит взгляд на меня и порочно ухмыляется.

— Ты понимаешь, что означает то, что ты только что стала свидетельницей дел моего клуба? — говорит он, засовывая мои промокшие и порванные трусики в карман своего жилета.

Я слабо киваю, понимая, что это конец. Я начинаю паниковать.

— Я ничего не скажу, я…

— Шшш, — говорит он, проводя большим пальцем по моей нижней губе, мгновенно успокаивая