Несмотря на нашу переоценку многих моральных ценностей, особое удовольствие, которое доставляет нам роман, состоит в возможности самим разобраться, кто из персонажей положительный, а кто отрицательный, меняя оценки по мере обнаружения новых фактов. Мэри Элизабет Брэддон обладала природным чутьем и предвидела, кто из ее героев заслужит одобрение или порицание читателей, и, умело балансируя на тонкой грани, поддерживала интерес к роману даже у тех, кто его персонажей осуждал. «Это хуже чем преступление, Вайолет, это непристойность» — эту крылатую фразу из одного из позднейших ее романов могла написать лишь внимательная и непредвзятая наблюдательница нравов современного ей общества.

Биограф Брэддон Дженнифер Карнелл указывает, что современники Брэддон судили ее героев строже, чем это делала сама писательница. Убийцам или виновникам других преступлений (а их в книгах Брэддон хоть пруд пруди) писательница нередко позволяет избежать повешения или преждевременной смерти, предпочитая ниспослать им вместо этого долгую, тихую и полную раскаяния жизнь. Этим она особенно бесила поборников морали, но нам, с нашей современной колокольни, такая черта кажется проявлением проницательности Брэддон и ее большей снисходительности к человеческим слабостям, чем то было свойственно ее собратьям по перу, писателям-мужчинам. Жизнь обошлась с ней круто, но благодаря этому она стала понимать, на что способны толкнуть людей неблагоприятные обстоятельства.

В самый разгар успехов писательницу, наслаждавшуюся плодами богатства и известности, все же настигло прошлое. Когда законная жена Джона Максвелла умерла в своей психиатрической лечебнице в Ирландии, хулители Брэддон постарались, чтобы эта новость попала в газеты. В дом Брэддон и Максвелла в Ричмонде стали поступать соболезнования: все подумали, что умерла Брэддон. Но когда выяснилось, что она-то жива-живехонька, репутация богатой респектабельной ричмондской четы была серьезно подорвана. Кроме одной-единственной служанки, вся прислуга в доме попросила расчет. Но даже когда положение Брэддон в обществе пошатнулось, до самой своей кончины в 1915 году она оставалась крайне популярной и очень богатой — триумфальный и отрадный венец карьеры писательницы, воздаяние ей за мастерство в создании историй, которых так жаждала публика.

ЛЮДИ И ЧУДОВИЩА

Крепкие мужчины содрогались, а женщины падали в обморок, и их выносили из зала.

Описание воздействия на зрителей игры Ричарда Мэнсфилда (из его некролога)

В 1888 году лондонский Ист-Энд терроризировал серийный убийца. Немногие известные о нем факты бесконечно пережевывались и искажались, передаваемые из уст в уста, но личность убийцы так и осталась тайной. Убийства нескольких проституток, произошедшие за лето и осень на улицах Уайтчепела и Спиталфилдса, связывались воедино и приписывались — по крайней мере, в воображении публики — одному человеку. Изъятие внутренних органов у трех из погибших женщин наводило на мысль о том, что преступник, возможно, имеет медицинское образование и опыт вскрытия трупов. Последним доказательством послужило издевательски-шутливое письмо, автором которого молва посчитала этого самого преступника, хотя оно вполне могло быть уловкой журналиста, пожелавшего всколыхнуть читательскую аудиторию. Письмо было подписано именем, которое до сих пор окутано облаком полуправды, домыслов и предположений, под которым кроется убийца-одиночка, профессиональный медик: и зовут его Джек-потрошитель20.

Дело это почти мгновенно было подхвачено художественной литературой. Повесть Джона Фрэнсиса Брюэра «Проклятие Митр-сквер», к написанию которой автора вдохновило одно из убийств, совершенных Потрошителем, вышла уже в октябре 1888 года. Волна событий 1888 года докатилась и до наших дней, выплеснувшись на экраны такими телесериалами, как «Уайтчепел» и «Улица Потрошителя». Но в последнее время историки указывают на другой любопытный факт — что движение это идет и в противоположном направлении: от вымысла к реальной жизни, от литературы к действительности.

На создание «Странной история доктора Джекила и мистера Хайда» (1886) Роберта Луиса Стивенсона натолкнул ночной кошмар. «Мне приснился замечательно страшный сон» — так вспоминал он, и за три дня лихорадочной работы повесть была написана. Главное действующее лицо этой короткой истории — почтенный и всеми уважаемый врач с раздвоенностью сознания. Днем он замечательный, успешный, занимающий видное место в обществе доктор. Вечерами же он преображается, воплощаясь в иную, темную свою ипостась. Принимая удивительное снадобье, он становится «другим» — обнажается низкая, отвратительная часть его души, и перед нами предстает чудовище — убийца мистер Хайд. История начинается с описания буйства, в которое впадает мистер Хайд на лондонской улице в темное время суток, когда в припадке слепой ярости он наступает на сбитую им с ног девочку, которую домашние послали за врачом для больного. Вопиющий поступок мистера Хайда выглядит еще страшнее от осознания его немотивированности и произвольности выбора жертвы.

Под давлением случайно оказавшихся рядом свидетелей мистер Хайд соглашается выплатить компенсацию родственникам пострадавшей девочки и выносит из дома чек, выписанный в высшей степени уважаемым доктором Джекилом. Так впервые проскальзывает намек на то, что безудержный в своей злобе изверг — позднее он до смерти забивает тростью следующую жертву — имеет что-то общее с почтенным доктором. Поначалу полагают, что Хайд просто шантажирует доктора, но вместе их никто никогда не видит. В конце концов, когда Хайда начинают подозревать в убийстве доктора, тайна раскрывается: выясняется, что Хайд и Джекил — это один и тот же человек. Попутно становится известным и источник удивительной трансформации: тинктура, в которую подмешивается особая соль. Доктор Джекил проводил химические опыты, исследуя «абсолютную и изначальную двойственность человека»21, и, испробовав ряд вредоносных ядовитых веществ, случайно обнаружил непредвиденный и имевший самые трагические последствия эффект.

Вместе с идеей о возможном наличии в душе респектабельного человека, в данном случае врача (вспомним Палмера), тайной, темной ее стороны вновь поднимает голову и начинает проявляться болезненное и смешанное со страхом тяготение викторианцев к ядам. Тема раздвоенности личности, способности человека являть миру два разных обличия, проходит через всю викторианскую литературу: прослеживается она и у Оскара Уайльда в его «Потрете Дориана Грея» (1890).

Произведение Стивенсона имело огромный успех и вскоре было поставлено на сцене. 5 августа 1888 года в лондонском театре «Лицеум» состоялась премьера спектакля по этой пьесе. А два дня спустя произошло убийство Марты Тэбрем — преступление, которое, как считают некоторые, стало первым в серии убийств, совершенных Джеком-потрошителем. Вслед за ним вскоре последовали другие.

Каждый вечер в театре «Лицеум» перед залом в несколько тысяч зрителей актер Ричард Мэнсфилд (1857–1907) играл обе роли — доброго доктора Джекила и злодея мистера Хайда. Кульминацией спектакля был момент превращения мистера Хайда в доктора Джекила. Фильмы же, созданные по этой истории, показывают трансформацию, происходящую в обратном порядке: от доброго к злому, от Джекила к Хайду. Но первоначальный, сценический вариант изображает процесс превращения чудовища в человека.