десятых жалованья юноши станут удерживать до тех пор, пока долг не будет погашен, и приказал ему явиться в один гарнизонный город на севере. Затем (посчитав, что, поскольку армии в любом случае требуется определенное количество старших офицеров, лучше иметь хотя бы одного, чье дорогостоящее жалованье не обременит императорскую казну) он послал военному командующему соответствующего округа приказ, в котором говорилось, что молодому человеку надо присвоить звание полковника.

Таким образом, едва прибыв на новый пост, наш герой оказался старшим офицером в городе – и, все еще будучи без гроша в кармане, не имея возможности позволить себе ни домашнего уюта, ни доступного разврата, он развлекался тем, что муштровал своих людей и охотился с луком и копьем на кабанов, волков и даже огромных уссурийских тигров, вследствие чего прослыл храбрецом и заслужил восхищение подчиненных.

Не прошло и года после приезда юноши, как тайное общество под названием «Семь бамбуков» подняло восстание против императора. Немедленно послав депешу с клятвой верности императорскому дворцу, молодой офицер повел свои войска на юг и в течение трех лет принял участие в тысяче девяноста шести сражениях и стычках, всегда с отличием и успехом.

Когда война закончилась, его назначили командующим всем северным военным округом, самым важным в империи и включающим город Пекин. У него было четыре жены – все красавицы, дочери важных мандаринов. Штраф простили, император подарил ему три дворца; и так он прожил сорок лет в счастье и спокойствии – на протяжении всего этого времени Поднебесная не знала ни измен, ни предательства, ни вторжений варваров. В конце концов наш герой выпросил у Драконьего Трона разрешение уйти со службы, хотя его борода еще не побелела, а осанка и сила были как у юноши. Когда прошение удовлетворили, в честь ухода в отставку он отправился на охоту в северных горах во главе отряда из семнадцати сыновей и внуков.

– Сдается мне, Ви, – сказала Элеонора Болд, – этот молодой офицер очень похож на твоего брата Джона.

– Не говори ерунды. На самом деле я не люблю ни охоту, ни мужчин, которые ею занимаются, но такова история.

– Пришпорив коня в погоне за волком, он заблудился где-то в глуши, посреди тумана и дождя, и уже смирился с тем, что проведет ночь в седле, как вдруг увидел вдали проблеск света на крутом склоне одной из неприступных гор. Привязав коня к кусту – животное не могло подняться дальше по скале, – он продолжил путь, пока не оказался у входа в небольшую пещеру, в глубине которой сидел старик и заваривал чай над костром из хвороста. Солдат вежливо спросил, можно ли ему переночевать. Старик согласился, предложил чаю, а затем, увидев, как гость молча смотрит в огонь, спросил, что его тревожит. Отставной офицер поведал свою историю и закончил словами: «Сидя здесь, я думал о той ночи по дороге в Пекин; о том, как проснулся и обнаружил, что дождь прошел и вся моя жизнь впереди. Если бы я мог прожить тот день снова…»

«Дурак! – воскликнул старик. – Ты что, не узнал меня? Я исполнил твое заветное желание, и что получил взамен – твою неблагодарность!» С этими словами он схватил чайник и выплеснул кипяток в лицо молодому человеку, который вскочил и выбежал из пещеры.

Но, выскочив наружу, наш герой оказался не на крутом склоне горы, а посреди ровной, коричневато-серой равнины, которая выглядела бесконечной. Он посмотрел назад и вместо пещеры отшельника увидел круглое отверстие в стене из зеленого стекла. Оно уменьшалось на глазах, а миг спустя он понял, что сам увеличивается; еще через секунду наш герой очутился на полу постоялого двора, а пещера отшельника оказалась всего лишь дырой в боку зеленого подголовника. Юноша умылся, оседлал коня, попрощался со старым философом и отправился в Пекин.

– Это было очень хорошо, Ви, – сказал Стюарт Блейн, – но я надеюсь, ты не ожидаешь от остальных того же.

Тетя Оливия рассмеялась.

– Не от Дена, он еще слишком юный. Но у всех остальных должна быть хотя бы одна хорошая история за душой. Я раскручу бутылку, и тот, на кого она укажет, станет следующим.

Джулиус Смарт, как я уже упоминал, приходился другом профессору Пикоку. Он не был, так сказать, официальным калекой и не выглядел инвалидом, но одно плечо у него было заметно выше другого. Помимо этой детали в его внешности не было ничего примечательного: чуть ниже среднего роста, с длинным носом, бледным лицом и светлыми волосами.

Я отчетливо помню «Аптеку Бледсо» до того, как он ее купил: темное, загроможденное помещение, заполненное всем, что только можно себе вообразить в связи с болезнью – не только лекарствами, но костылями, подкладными суднами, теми ужасными тростями, которые как будто делают те же самые фабрики, что производят ручки для швабр, а также непристойными приспособлениями из красной резины. Мистер Бледсо (которого, разумеется, старшее поколение называло «доком» – аптекарей в Кассионсвилле еще долго называли именно так) был пожилым человеком, рано – несомненно, в расчете на долгую жизнь, в итоге оправдавшемся, – усвоившим деловой принцип: продавать то, что в городе не продавал никто, причем по завышенной цене. Рано или поздно (иногда он чуть ли не бормотал это, работая за прилавком) кому-то оно понадобится достаточно сильно, и этот кто-то заплатит. Бандаж для двусторонней паховой грыжи или катетер с наконечником из настоящего бакелита нечасто оказываются необходимыми, но если уж они понадобились клиенту, значит, он загнан в угол. Когда Джулиус Смарт купил аптеку, то многое выбросил, гораздо больше перенес в заднюю комнату, которую мистер Бледсо приспособил под гостиную, и еще больше перевез (как я узнал, когда Смарт женился на моей тете) в здание к югу от города, то есть на другом берегу Канакесси – всего в нескольких милях от того места, где много лет спустя мы с Лоис Арбетнот искали зарытые сокровища.

Как и другие изменения, спровоцированные Джулиусом, уборка и перестановка произошли не сразу, а постепенно – по мере того, как он подыскивал для них время. Больничные принадлежности, на протяжении многих лет собиравшие пыль в оконных витринах, уступили место сосудам причудливой формы, наполненным подкрашенной водой, которые содержались в безупречной чистоте. Стеклянный шкаф, где раньше хранилось всеми забытое непонятно что, теперь был набит «Фатимой», «Кэмелом», «Честерфилдом», «Свит Капоралом», табаком «Принц Альберт» и сигарами «Мюриэль».

Позже, когда мистер Смарт стал дядей Джулиусом, я пытался (большей частью, лежа на спине в маленькой спальне с видом на дорожку, ведущую к крыльцу тети, – потому что я все