Ничего больше нет. Ни воспоминаний о Рождестве с семьей. Ни Майкла. Домой приезжать нельзя. Надо просто дать Рождеству пройти, и тогда я смогу вернуться к нормальной жизни без этих идиотских праздничных веяний, без притворства и игр в счастливые семейства, без постоянных напоминаний о том, насколько я несчастна и одинока.

Ничто и никто не сможет избавить меня от этого чувства.

* * *

Полчаса спустя я, раскрасневшаяся и мокрая насквозь, останавливаюсь и выдыхаю, увидев у коттеджа машину Чарли.

Льет как из ведра, так что, наверное, стоило ожидать, что он вернется домой пораньше, но я не хочу ни с кем говорить. Хочу попрощаться с ним эсэмэской и уехать.

Надеюсь, он все еще в настроении держаться от меня подальше, так я смогу нормально собраться и понять, что делать дальше.

Я открываю дверь ключом и становлюсь внутри на коврик; снимаю пальто и дрожу, оказавшись в тепле, так контрастирующим с моей холодной кожей. Я слышу Чарли на кухне, а потом замираю.

Играет совсем не та классическая музыка, под которую он обычно готовит.

Погодите…

Неужели Чарли, который ненавидит Рождество и вообще не хочет думать про этот праздник, слушает любимую рождественскую песню моей матери? Ту самую, которую я напевала с самого моего приезда сюда?

Замерев, я стою в коридоре, в равной степени шокированная услышанным и замерзшая после долгой прогулки.

От звуков песни я принимаюсь всхлипывать, как ребенок, и не прекращаю, когда Чарли заявляется в коридор с перекинутым через плечо кухонным полотенцем. Его улыбка становится обеспокоенной гримасой, когда он замечает меня.

– Роуз, что произошло? Вы в порядке?

Я трясу головой. Открываю рот, пытаясь что-то сказать, но что? Даже если бы я смогла что-то выдавить, слов не подобрать. Как песня может хранить в себе столько счастливых и несчастных воспоминаний одновременно? Доведется ли мне когда-нибудь пережить снова такое счастье и провести Рождество с любимыми людьми?

Чарли ошалело смотрит, как я направляюсь в ванную. Включив душ, я тут же избавляюсь от одежды и мыслей сегодняшнего дня.

Хочу отправиться домой, но не в Дублин. Хочу на Рождество к семье. Но мне нельзя.

Нужно принять этот факт, раз и навсегда.

Майкл мертв. Он никогда не вернется, а я не смогу вернуться в отчий дом на Рождество, и неважно, насколько сильно мне этого хочется.

Глава шестнадцатая

Чарли

От Роуз ничего не слышно весь следующий вечер, так что я удивляюсь, когда тишину коттеджа нарушает стук в дверь. А я только устроился у огня с бокалом вина и книгой, прибывшей сегодня почтой.

Я отправил Роуз сообщение, чтобы дать знать: ее заказ прибыл и теперь у меня есть новый роман взамен того, что сгрыз Джордж. Я всеми силами пытался ее приободрить, намекая на то, что мы не знаем фамилий друг друга, хоть и делим пространство уже три дня.

Привет, это Чарли, праздничный жилец коттеджа «У моря». Книга приехала. Спасибо. Надеюсь, у вас все хорошо.

Но она вообще ничего не ответила.

Может, вышла, а я не услышал? Может, это она в дверь стучит? Вышла ненадолго и забыла ключ; что и говорить, это вполне в ее духе.

Интересно, ела ли она сегодня. Кажется, она и готовит-то не очень много. Выживает на тостах и редких приемах пищи, и чем дольше мы с ней живем, тем больше я задаюсь вопросом, что же такого происходит в ее жизни.

Ну опять ты за свое, Чарли. Не лезь, займись своим делом. Сам же придумал гениальную идею не разговаривать и держаться подальше друг от друга, так что не нарушай свои же правила. Тебе всегда хочется всего, да побольше, но так не работает. В жизни надо уметь выбирать, а не пытаться усесться на два стула сразу.

Издевательский голос Клод снова звучит в моей голове, но я не могу перестать думать о том, почему Роуз была так расстроена и пришла домой в таком состоянии.

Может, надо было все-таки попробовать поговорить с ней, а не притворяться, что я ничего не видел, и возвращаться к своей готовке? Но она не дала мне шанса. Казалось, она не в настроении с кем-либо разговаривать, тем более со мной, учитывая установленные мной правила.

В любом случае я оставил в духовке порцию куриной запеканки и написал на доске, что она может угощаться, если захочет. Если она спустится на кухню, то должна увидеть, но есть у меня чувство, что этого не произойдет. Не факт, что она вообще в доме.

Я иду к двери и почти надеюсь увидеть ее на пороге, но вместо этого меня приветствует женщина, которую я едва узнаю, с натянутым на лоб капюшоном дождевика и шарфом, закрывающим почти все лицо. Она стягивает его, чтобы поздороваться.

Это Марион.

– Прости, что беспокою, Чарли, но я тут мимо проезжала, решила удостовериться, что у тебя тут все хорошо. Тебе что-нибудь нужно?

Мимо проезжала? Никто тут не может проезжать мимо, если только не направляется в тупик или в поле, полное пасущихся овец.

– Здравствуйте, Марион. Боже, заходите, льет же как из ведра, – говорю я, отступив в сторону. Марион, кажется, этому предложению рада. Где в такую погоду носит Роуз?

– Прости за беспокойство.

– Ничего страшного, – отвечаю я. – Пойдемте к огню. Я просто читал и расслаблялся – даже не знал, если честно, что на улице творится такой ужас. Вы как?

Марион быстро оглядывает гостиную, и я радуюсь, что днем немного прибрался. Одно дело спальня, но жить в гостиной и держать ее в относительном порядке – совсем не так просто. Я возвращаюсь мыслями в тот первый день, когда увидел тот хаос, что устроила здесь Роуз, и начинаю понимать, почему все выглядело именно так. Интересно, где она.

Вижу, как загорается экран лежащего на подлокотнике кресла телефона, и, хоть это и неприлично, быстро проверяю, не Роуз ли это ответила. Уж не гуляет ли она опять под дождем? У нее же нет машины, поэтому если она и отправилась куда-то, то пешком.

Но нет, это не Роуз. Это Хелена. Еще один пропущенный, уже седьмой за сегодня.

– Я правда не хочу тебе мешать, Чарли, я бы не стала заходить в дом, если бы не ливень, – продолжает Марион.

Я откладываю телефон, переводя взгляд на нее, и вижу, как она прищуривается, заметив кипу из подушек и одеял, сложенных на диване. Выглядит удивленной.

– Так вот, у тебя все хорошо? Достаточно ли…

Я жду, пока