— Предложение принимается!

А тут и Гошка примчался с подносом, на котором кроме кофе,сока и прочей утренней снеди стояла вазочка с красной розой.

— Юнга, а где белые перчатки? — сурово спросила я.

— Эх, черт, это моя промашка! — почесал в затылкебоцман.

— Получите взыскание, боцман!

— Готов понести заслуженную кару!

— Ничего, боцман, она поест и подобреет! — утешилего Гошка.

— Юнга, вы вместе с боцманом будете наказаны занеподобающую вольность!

— А вот и фигушки! Мы поднимем бунт на корабле ивздернем капитана на рею!

— Ха! Не на того напали!

Или бунт на борту обнаружив,

Из-за пояса рвет пистолет,

Так что сыпется золото с кружев,

С розоватых брабантских манжет!

И тут вдруг я заметила, как сверкнули глаза у Миклашевича.Он гордо выпрямил спину:

— Мы тоже не лыком шиты, кэп!

Пусть безумствует море и хлещет,

Гребни волн поднялись в небеса —

Ни один пред грозой не трепещет,

Ни один не свернет паруса.

В эту самую секунду мне вдруг показалось, что да, конечно,он подходит мне, мы хорошая пара, мы поймем друг друга теперь, в этой новой длянас ситуации.

— Ух ты, как здорово! Дед, ты эти стихи знаешь?

— Разумеется, это Гумилев, — усмехнулся ВладимирАлександрович. — Я с детства любил Гумилева, хоть он и был в свое времязапрещенным поэтом.

Разве трусам даны эти руки,

Этот острый, уверенный взгляд,

Что умеет на вражьи фелуки

Неожиданно бросить фрегат.

Мы все одной крови, мелькнуло у меня в голове. И, кажется,Миклашевич прочел эту мысль, он иногда умеет читать мои мысли…

День прошел изумительно. Миклашевич не старался остаться сомной наедине, не «давил на секс», как выражается одна моя приятельница. Онбросил все силы на завоевание Гошки и Владимира Александровича, в чембезусловно преуспел. Но хуже всего то, что к вечеру я была уже опять без памятивлюблена в него.

Но вечером, когда я легла спать, я вдруг подумала:интересно, а Аполлоныч знает эти стихи? Конечно, это не так уж важно, на этоможно и наплевать, но одно я знаю точно: с Ариной он так не сможет, даже если изнает…

— Мам, можно к тебе?

— Ты чего не спишь?

— Мам,… — в руках у Гошки я заметила зеленый томГумилева.

— Мам, а как то стихотворение называется?

— Капитаны. Это цикл стихотворений.

— Обалдеть можно, я даже не думал, что это такой кайф.Мам, но правда же он классный?

— Гумилев?

— Да нет, Миклашевич. Он тебе подходит, мам.

Вот и дед тоже так считает. А бабушке, наверное, он непонравится.

— Бабушке вообще мало кто нравится. И у нас совершенноразные вкусы.

— Мам, скажи, вот у тебя есть мечта?

— Мечта? Есть.

— Какая?

— Чтобы ты вырос нормальным парнем, настоящим мужиком ибыл счастливым. Вот такая мечта.

— Нет, мам, это неинтересно.

— Еще как интересно!

— Нет, я имею в виду… Ну, хотела бы ты куда-нибудьпоехать, куда-нибудь далеко, на Сейшелы, например, или на Гавайи?

— Не знаю… В принципе я вполне могла бы туда поехать.Хотя нет, я бы поехала на Таити. Вот на Таити да… Но это же так далеко!

— А в Австралию, например?

— Раньше я мечтала об Австралии, но недавно где-тослышала или читала, что там нельзя купаться в океане, акулы расплодились. Такчто я там забыла в таком случае? Гош, признайся, это дядя Митя поручил Тебевыяснить насчет мечты?

Гошка вдруг покраснел.

— Ага, я угадала!

— Только не выдавай меня, ладно? А то я дурак… такглупо прокололся…

— Не волнуйся, я своих не сдаю.

— А что мне ему сказать? Насчет Таити?

— Нет. Скажи, ничего не вышло, мама все времяотшучивалась. А насчет Таити не говори, а то он и впрямь организует такуюпоездку, а дорога длинная, мы успеем разругаться вдрызг.

— Он тебя любит, мам!

— Там будет видно. Все, иди спать! А у Гумилева прочти«Лес», тебе понравится.

— Леруня, ты опять забыла мобильник! Разве можно бытьтакой растяпой!

— Ой, слава богу, я думала, что опять потеряла! Гриш, ачто это у тебя лицо такое хитрое? Ты мне сюрприз приготовил? —обрадовалась Лера, бросаясь мужу на шею.

— Даже два! Один просто сногсшибательный, узнаешьобалдеешь. А второй… Ну, тут я не уверен, что ты обрадуешься… Да, кстати, имейв виду — оба сюрприза нематериальны.

— Говори скорее!

— С какого начать?

— Ну с того, что похуже.

— Мы завтра едем к Розе на дачу.

— Я не поеду! И это не сюрприз, а черт знает что! Нежелаю я туда ехать, с меня хватит, один палец я уже сломала и вообще, ну ее,эту куропатку!

— Почему куропатку? — опешил муж.

— Это Олеська придумала. Ну она же на курах двинутая,вот Олеська и прозвала ее куропаткой, ну как психопатка.

— Да, Олеське пальца в рот не клади… Так иной разприпечатает, кстати, второй сюрприз, собственно, не мой, а Олеськин. Вернее, снею связанный. Я видел Толика, и он мне сказал знаешь что?

— Откуда я знаю? Что она остается в Германии, да?

— Ну вот еще! В Германии остается Гошка.

— Это не так уж глупо, только в чем сюрприз-то?

— Она выходит замуж, наша Олеська!

— Замуж? За кого?

— За Миклашевича!

— Гриш, ты так шутишь?

— С чего бы мне так шутить? Может, Олеська так шутит…

— Я так и знала! Вот дура, корова! Опять она с нимснюхалась! Опять ищет приключений на свою задницу!

— Леруня, чего ты так кипятишься?

— Потому что это идиотизм, входить опять в ту же реку,вернее, в то же болото! Миклашевич! Да он же мерзавец!

— Послушай, киска, в конце концов Олеся вполне взрослаясамостоятельная баба — и ей-таки нужен муж, хотя бы для представительства. А тоона всюду ходит одна, это как-то… ну не очень…