— Не уговоришь — я ему шею сверну. Сам. Так и знай.

Дверь в зал захлопнулась.

Я где-то читала: даже у Флоренс Найтингейл случались нервные срывы. А тут — молодой парень. И на его плечах — безнадежный инвалид.

Я села рядом с Яриком на диван. Мягко спросила:

— Почему ты не хочешь ходить туда?

Он еще крепче обхватил свой худенький торс. Втянул голову в плечи. Взглянул затравленно. Пробормотал:

— Оля… Без нее не ходить.

У меня защипало в носу.

— Ярик, но в Центре ведь остались Лейла, другие учителя. Ксюша. Все тебя любят. Помогают. Ты занимаешься тем, что нравится. А Олино письмо можно слушать и представлять, что она рядом с тобой.

Он молчал.

— Стрелять там больше не будут. Тебе ничего не угрожает. Я гарантирую.

Отлепил одну руку от торса, уткнул в нее лицо. Пробормотал:

— Ричард мог. Все остальные мог. А Оля… не могла умирать. Не буду ходить туда, где она живая была.

В щелку между пальцев взглянул на меня, и такое несусветное упрямство в глазах, что очевидно: тряси его, бей, ори — все без толку.

Федор ничего не понял. Ярик не стрельбы боялся — он продолжал страдать по своей прекрасной даме. И если выбрал сидеть затворником — с места его не сдвинуть.

Что оставалось делать?

— А кто тебе сказал, что Оля мертвая? — вкрадчиво спросила я.

— Он. — Ярик с ненавистью ткнул в телевизор.

— А ты знаешь, что там всегда врут? Ну, не всегда — очень часто?

— Федор тоже сказал: Оля умерла, — всхлипнул Ярик. — И мать — что сучка сдохла.

— А ты не слушай его. И матери не верь. Просто жди свою Олю. Вот ты книг не читаешь, наверное, но я тебе расскажу. Бывают случаи: люди по десять, двадцать, тридцать лет верили, терпели. И любимые к ним возвращались.

Он оторвал наконец руки от лица. Взглянул на меня просветленно.

— Оля может вернуться?

— Да, — уверенно соврала я. — Если будет знать, что ты ее ждешь, она обязательно придет. И найти тебя в Центре ей будет куда легче, чем здесь. Она ведь домашнего твоего адреса не знает?

— Нет. — На меня теперь смотрел совсем маленький, доверчивый, беззащитный ребенок.

— Поэтому ходи на занятия. Жди там Олю. И не верь тем, кто говорит про ее смерть. Это просто злые люди. Они тебе завидуют.

А дальше произошло волшебство.

Синева под его глазами удивительным образом рассосалась, щеки порозовели. Ярик снова обратился в прекрасного принца. Он выглядел счастливым, юным и невыразимо прекрасным. Зато я чувствовала, что смотрюсь сейчас еще кошмарней, чем утром. Слишком много сил ушло на то, чтобы обмануть несчастного инвалида.

— Хорошо! — Младший брат вскочил. — Я сейчас буду чистить зубы и собираться в Центр.

Радостно улыбнулся мне на прощанье и поспешил прочь.

В зал вошел Федор. Хмыкнул:

— Хитры вы, дамочка. Мне бы такое в голову не пришло.

— Подслушивал?

Хмыкнул:

— Опыта набираюсь. Может, тоже в детективы пойду.

— Надо предупредить всех в Центре, чтобы никто не говорил с ним про смерть Ольги.

— Ну, ясное дело, — буркнул он.

Открыл сервант. Достал оттуда папку с договором, но мне не отдал. Присел на корточки, вынул из нижнего ящика коробку конфет, протянул все вместе:

— Вот.

Улыбнулся — на щеках заиграли волшебные ямочки, что выглядело еще роскошнее, чем у брата. И выдохнул:

— Ярик мой вроде дурак. А какого неоценимого специалиста нашел!

— Это вы о чем? — холодно поинтересовалась я.

— Конечно о вас, Римма Анатольевна.

Он галантно опустился на одно колено. Взял мою руку. Коснулся ее губами.

В глазах чертенята — издевается надо мной Федор. Но все равно было приятно.

* * *

Прямо из «небоскребов» я направилась в офис. Но по пути, у парка Кусково, сделала остановку. Раз в ванне полежать не удалось — хотя бы свежим воздухом подышу.

Ленивой походкой бездельницы я прошлась по аллее. Будний день, бегуны и собачники уже разошлись, школьники еще не появились.

За костры в парке грозили громадными штрафами, но в официальных шашлычных местах огонь разводить разрешали. Я свернула на одну из пикниковых полян. Убедилась, что вокруг никого. Вынула из сумочки оба экземпляра договора. Порвала в мелкие клочки. Бросила обрывки в шашлычницу. И для полной надежности щелкнула зажигалкой. (Пусть не курю, но в моей сумочке полно ерунды, которая может пригодиться.)

Бумага горела быстро, словно Ольгина жизнь. Я смотрела на пляс алых языков и вспоминала, как красиво развевались волосы балерины на ветру, когда она диктовала звуковое письмо. Поразительно. Молодая, красивая, счастливая, объясняется в любви. А через несколько часов уже мертва. Интересно, Ольгу похоронили? И какой вердикт вынесла судебно-медицинская экспертиза?

«Зачем только я наврала Ярику?! Ведь будет ее ждать, возможно, всю жизнь», — мелькнула виноватая мысль.

Меня накрыли чувства вины и одиночества.

Обычно в подобные минуты я тоскую о Пашеньке. Но сейчас подумала о нем со злостью: расслабляется на берегу Аравийского моря, а меня бросил одну, в холодной Москве, наедине со сложным делом! Но я и дело раскрыть не могу, и замену предателю Синичкину не ищу. Зачем я так обошлась с приятнейшим человеком Нурланом? Улетела в Москву и даже не позвонила! Хотя с ним точно — как за каменной стеной. Пылинки бы сдувал.

Я вспомнила горячее тело, сильные руки, жаркие поцелуи псковского полицейского — и расстроилась еще больше. Мечтай, Римма, сколько хочешь, но ведь Нурлан тебе тоже не позвонил.

Ладно, я не гордая. Наберу номер сама. Если не хочет (или не может) разговаривать — просто не ответит.

Нурик, однако, отозвался на первом гудке, но был крайне лапидарен:

— Привет. Перезвоню.

Пип-пип-пип.

«Да нужен ты мне», — пробормотала я.

Однако буквально через минуту на Вотсапп шлепнулось сообщение:

— Другой номер пришли.

Это уже интересно. Нурик, похоже, опасается, что его — и мой — официальные телефоны могут прослушивать. Зато Ватсап, насколько я знала, легко вскрывали хакеры, но щупальца рядовой прослушки до мессенджера дотягивались только в особо серьезных случаях.

Что ж. В арсенале частного детектива (даже такого, как я, — молодого и без лицензии) всегда имеется множество полезных предметов, от зажигалки до телефона с левой сим-карточкой.