Она поднимает глаза, прячущиеся под косой чёлкой. Во взгляде фейри – тягучий мёд, пьяный вереск и закатная ворожба, и девичьи плечи расправляются сами собой ещё прежде, чем она кивает.

Флейта плетёт мелодию из звёздного света и душистого тёплого ветра, когда фейри с Эмайна и смертная дева делают первый шаг. Они идут, едва смыкая кончики пальцев, очерчивая широкий круг на воде; под ногами их расходится рябь, ломая отражения звёзд, и когда круг замыкается, они шагают навстречу друг другу, чтобы под пение флейты закружиться в странном, неправильном подобии вальса. Повороты быстрые, но ни он, ни она не сбиваются со стремительного ритма, не путают шагов; её движения столь же выверенны и изысканны, сколь его, в глазах – бархат той же заворожённости. Они танцуют сквозь сумрак, оба одинаково нездешние, и неважно, что она в джинсах вместо летящего платья: глядя на них сейчас, никто не сказал бы, что на воде не двое фейри.

Когда флейта затихает, они замирают на неподвижной озёрной глади, и девушка запрокидывает голову, глядя в фиолетовое небо.

– И что, каждый может так танцевать под флейту сидов?

– Нет. Не каждый. – Коул держит её опущенные руки, не сводя взгляда с её лица, залитого жемчужным блеском ночных светил. – Но и не каждый сможет петь, как вы.

– Эта песня… которая играла сейчас… я ведь пела её, когда встретила тебя. Откуда ты её знаешь? Или запомнил тогда?

– Это наша песня. Её сочинил один дин ши. Уместнее было бы спросить, откуда её знаете вы.

Она улыбается чему-то. Опускает голову, встречая его взгляд – уже без смущения.

– Пожалуй, – говорит она, – это можно счесть достойной оплатой моих услуг экскурсовода.

– Вы дивный проводник. И явили мне много удивительного за минувшие дни. Впрочем, самое удивительное в этом мире я увидел ещё прежде, чем вы согласились на сделку.

– Это что же?

– Вас.

Хмурые морщинки, проявившиеся меж её бровей за пару секунд до его ответа, тут же исчезают, и она смеётся – громко и заливисто, как заигравшаяся девчонка.

– Удивительно во мне разве что легкомыслие. Благодари его, что я связалась с сидом, вот уже неделю выгуливаю его по городу и позволяю среди ночи утаскивать себя невесть куда… и, самое удивительное, ничуть об этом не жалею.

– Это как раз нисколько не удивительно. – Коул легонько касается её волос, убирая непослушные пряди с лица. – Едва ли вы творили бы подобные безумства, если б я вас не очаровывал.

Она смотрит на него – и молчит. Лишь продолжает улыбаться, пока сид кладёт узкую ладонь на её щёку и мёд в его глазах темнеет.

– Это вышло почти невольно на самом деле. Смертные бессильны противостоять магии в нашей крови, даже если мы не прикладываем к тому никаких усилий. – Кончиком большого пальца Коул касается её скулы, проводит им короткую и ласковую линию; её лицо идеально ложится в его ладонь. – И вы очаровали меня первой… в тот же миг, как я услышал ваш голос и узрел совершенство, которому он дарован.

Его собственное лицо – непозволительно близко, однако она по-прежнему улыбается. Только голос срывается в порывистый, с хрипотцой шёпот, когда она наконец отвечает:

– Странно, и почему я совсем не злюсь…

Когда их губы соприкасаются, она перестаёт улыбаться. Но, судя по тому, как девичьи руки обвивают тонкую шею сида, отсутствие улыбки вовсе не значит, что ей не нравится.

Нынешнее время

Моя печать вспыхнула одновременно с тем, как одержимые стражники потянулись за пистолетами.

– Кварт эир, – выпалила я, выбросив правую руку вперёд, – косэн дум!

Крохотный комок прозрачного марева, зародившегося на кончиках пальцев, за секунду расширился до круглого щита, закрывшего меня с головы до ног. Звуки выстрелов громом ударили по ушам: промахнуться с такого расстояния было невозможно, но пули, врезавшись в защитный барьер, осыпались наземь, обиженно звякая по асфальту. После въевшейся в ноздри могильной гнили запах дыма был даже приятен.

Кажется, оба разрядили в меня всю обойму. Во всяком случае, кинулись перезаряжать – и, судя по быстрым умелым движениям, навыков одержимые не теряли.

Я на миг позволила себе оглянуться: ребята застыли позади, не зная, что делать. Вдруг поняла, что ищу взглядом сида, готового меня защитить, – и подавила в зародыше странную, обиженную, совершенно неуместную сейчас растерянность от осознания, что он не пришёл.

– В мобиль, быстро! – Вновь повернувшись к стражникам, я стала отступать спиной назад. – Меня прикрывать не надо!

…концентрация. Не думать о сиде. Не думать о ногах. Не думать о том, что в любой момент тело могут прошить сразу пять-шесть пуль. Думать только о барьере, ощущать, как твоя сила перетекает в прозрачную стену, контролировать её количество; отдавать не меньше, чем нужно, можно даже больше, ведь нет нужды делать это долго…

Стражники шли за мной, и чернота их взглядов пиявками впивалась в моё лицо.

Снова грохот выстрелов. Щит возмущённо вибрировал, но держался, отползая назад вместе со мной: со стороны казалось, наверное, что меня закрывает огромный кусок стекла.

Я подошла к Французику в тот момент, когда стражники вновь кинулись перезаряжать оружие.

…а вот мозгов у твари, видимо, было не очень много. Иначе она не допустила бы, чтобы у одержимых уже во второй раз одновременно кончились патроны.

Мысленно помолившись богам на удачу, я сжала ладонь в кулак, оставив распрямлённым лишь указательный палец. Когда щит мигнул и исчез, направила палец на недругов, словно дуло револьвера. Проклятием Гиффеса на тренировках в колледже мы раскидывались щедро; да только одно дело – вырубить однокурсника, который рухнет на заботливо подстеленный мат, под присмотром мастера, который тут же приведёт его в чувство, а выстрелить в настоящего противника, в настоящем бою…

– Дархадас орхим!

До ушей донеслись характерные щелчки, с каким встают на место заряженные магазины, но с кончика моего слегка дрожавшего пальца уже сорвались тёмными пулями крохотные сгустки мрака.

Магам не требовалось оружие, чтобы стрелять. И промахнуться с такого расстояния было невозможно даже для колдуньи-недоучки вроде меня.

Мои проклятия попали врагам в грудь. Полыхнуло холодное чёрное пламя, и каждого отбросило ярда на три – я вложила в заряды куда больше силы, чем на тренировках. Стражники упали спиной на асфальт, да ещё проехались немного по пустой дороге; обычный противник уже вырубился бы, но на примере Гвен и её семьи я убедилась, что магия для твари – незначительная помеха. Так что я торопливо запрыгнула в мобиль через заднюю дверцу, которую ребята предусмотрительно оставили открытой, Эш тут же надавил на педаль, и Французик, взвизгнув, сорвался с места.

Когда я обернулась, стражники снова были на ногах. Они стояли под фонарём, пока в доме напротив кладбища всё так же мирно сияли окна, и быстро обращались маленькими фигурками на пустой улице, оставшейся за задним стеклом. И когда Эш завернул за угол, я запоздало ощутила, как колотится сердце, глухим молоточком отбивая стремительный ритм по рёбрам, как холодны мои трясущиеся руки – и как разливается под кожей пугающий пьяный азарт, торжество победителя, ударившее в голову не хуже шампанского.