Дурная страна, именно что. Боюсь, черная земля уже пропиталась кровью вот этой жирной старухи. И уж точно почва не становится мягче по мере того, как я, извиваясь, продвигаюсь к трейлеру. Расцарапанная кожа немеет от боли, но в кои-то веки я радуюсь своему обширному заду, прокладке, отделяющей меня от земли. Намного больнее было бы, будь я одной из этих костлявых, тощих, насквозь прокуренных старых ворон. Но с другой стороны, прокуренная ворона, наверное, смогла бы встать сама.

Джон сдался, прислонил голову к скамье возле раскладного стола.

– Джон, двигайся, пожалуйста, сюда. Если я сумею приподняться, ты мне поможешь.

Он отрывает голову от скамьи, кивает и снова ее опускает, убаюканный жужжанием прожектора. Я тут одна.

Что-то происходит, когда лежишь на земле почти в полной тьме, напуганная до смерти, не зная, сможешь ли подняться, прикидывая, в каком виде тебя отыщут поутру. Вот что происходит: время тянется, растягивается до предела, потом складывается вдвое и снова растягивается. Как ириска, весь день пролежавшая у тебя в кармане. Сейчас я понятия не имею, два часа мы пролежали тут или двадцать минут.

Я продолжаю ползти. Другого выхода нет. Джон заснул у скамьи. Он проснется, недоумевая, как оказался на земле. Будет винить меня, сто процентов. Он всегда винит меня, просто потому что больше никого под рукой нет. Так и будет. Он проснется в дурном настроении и решит, что это я его толкнула и он упал. Будет на меня орать.

Ох-ох-ох. Я все ползу. Снова проклятый койот завывает. Если он сюда заявится, решив, что его ждет легкая пожива, он нарвется. Вообразил, что тут ему накрыт большой жирный стол, но недолго будет пребывать в заблуждении. Я буду драться. Вчера я дала отпор двум мужикам, так что койот не страшен. Я его и голыми руками прикончу.

Не в этом месте нам суждено умереть.

После трех передышек, порезав руку осколком стекла и раздавив крупное насекомое, которое я поначалу приняла за скорпиона, но оно оказалось кузнечиком или кем-то в этом роде, я достигла все же вожделенного трапа. Это маленькая раскладная алюминиевая лестница, ступеньки узкие. Чересчур узкие для моей обширной кормы, но прочные, ведь по ним мы забираемся в трейлер. А главное – нижняя ступенька всего в паре дюймов от земли.

Прислоняюсь спиной к нижней ступеньке, нащупываю ее изрядно уже онемевшими руками. Резкий вдох – и приподнимаюсь. Меня трясет, но залезть на ступеньку удается. Узкая перекладина впивается мне в попу, но по крайней мере я сумела усидеть. Копчик надежно пристроен. Такое облегчение – хотя бы оторваться от грязи. Мне хочется посидеть тут с полчаса, передохнуть. Но я себе не позволяю. Хватаюсь за борта крошечной ступеньки и пытаюсь еще раз подтянуться. Теперь я могу и немного пятками отталкиваться. Карабкаюсь на вторую ступеньку. Однако теперь зад чувствует себя не так надежно, как на нижней. Перемещаю руки выше и с силой упираюсь пятками в землю. Я изнемогаю, слезы катятся из глаз, но если не справлюсь, то мы останемся на всю ночь лежать на земле, и я не уверена, выкарабкаемся ли вообще живыми из такой переделки.

Делаю рывок и приземляюсь на третьей ступеньке. Теперь я сижу на своих руках. Это больно. С трудом освобождаю одну ладонь, затем другую, следя за тем, чтобы не потерять равновесие. Меня уже очень сильно трясет. Что делать дальше? Не знаю.

– Джон! – ору я во всю глотку.

Оказывается, до сих пор я кричала не слишком громко, боялась кого-нибудь разбудить. А вокруг никого нет. Был бы кто, нам бы помогли.

– Джон! Черт побери! – Я уже не ору, а визжу пронзительно, и на миг мне удается разбудить Джона. Я вижу, как его голова приподнимается – и снова падает на скамейку.

Шарю руками по земле у ступенек. Вокруг полно камешков, тех самых, которые так затрудняли мой улиточный путь. Подбираю три штуки размером со стеклянные шарики и пригоршню пыли заодно. Руки настолько грязны, что меня это уже даже не волнует. Швыряю в Джона камень и промахиваюсь. Бросаю второй – и снова мимо. Третий, намного сильнее, попала. В башку ему сбоку угодила. Совестно признаться, но мне это понравилось. Такой легкий звон, когда камень соприкоснулся, похоже, с дужкой его очков.

– Ой! – вскрикивает Джон. – Что за черт?

– Джон! Иди сюда! Помоги мне подняться по ступенькам.

Зачем я это делаю? Он сюда по меньшей мере полчаса ползти будет. Просто я решила, что не обязана делать все сама. Я снова бросаю камень в Джона – на этот раз попадаю ему в ногу.

– А! Перестань! Мне же больно! – Джон слегка приподнимается, хватаясь за скамейку.

Я быстро набираю еще камней и продолжаю швырять их в мужа.

– Да ты прекратишь? Что ты делаешь?

Я не отвечаю ни слова, продолжая осыпать мужа камнями. Это помогло – он так обозлился, что забыл про свою беспомощность. Подтянулся и встал на колени. Тут камешек размером с четвертак прилетел ему прямо в ребра. Джон взвыл, ухватился за край стола и давай подниматься со стонами, пока не встал на ноги. Не думала я, что мы решим проблему таким способом, но что ж – и это годится.

– Тащи сюда свою задницу! Помоги мне встать! – приказываю я.

– Катись к черту.

– Джон, пожалуйста! Я ползла сюда всю дорогу. Еле разбудила тебя.

– Я пойду спать в постель, – заявляет он, потирая глаза грязными пальцами.

– У тебя все равно не получится забраться в трейлер, пока не поможешь мне залезть.

И он шагает ко мне, поначалу качаясь, – наверное, ноги занемели от лежания на земле. Но постепенно походка становится увереннее, шаг – длиннее, таким, как обычно. У него просто выдался неудачный вечер. Только и требовалось разбудить его и раздразнить, чтобы вызвать прилив адреналина.

Джон вытаскивает из розетки трейлера удлинитель, и прожектор гаснет. Затем делает шаг к двери. Нависает надо мной, и взгляд вдруг становится другим.

– Ты вся перепачкалась, – говорит он, глядя на меня уже не с гневом, а с нежностью.

– Помоги мне подняться, Джон, – прошу я.

Джон хватается за большую металлическую ручку – давным-давно он приделал пару по обе стороны от двери, – наклоняется вперед, и я протягиваю руки, ожидая, что он поможет мне встать. Но вместо этого Джон наклоняется сильнее, опускается на колени у моих ног и принимается завязывать мой ботинок. Мне трудно возиться со шнурками, и часто он завязывает их на мне. Казалось бы, сейчас не до шнурков, но раз Джон считает это нужным, я ему не стану мешать.

Джон затягивает кривоватый, но надежный бантик на моем грязном ортопедическом башмаке.

– Спасибо, Джон, – говорю я мужу.

Он улыбается:

– Не за что, милая. Ты чего только для меня не делаешь.

Неожиданно он подается вперед и целует меня в губы. Я чувствую трещинки на его губах, обветренную кожу, но все же это милые, знакомые губы. Касаюсь ладонью лица, на котором уже проступила щетина. И тогда Джон хватает меня за локоть и отрывает от трапа.