Я на ногах. Мы еще не мертвы. Ноги дергает, но они в состоянии удержать меня, когда я поворачиваюсь и обеими руками хватаюсь за ручку по другую сторону двери. Подтягиваю стопу на первую крошечную ступеньку, затем на вторую. Еще миг – и на третью.

– Погоди, – останавливает меня Джон и принимается стряхивая с моей задницы грязь.

– Мы тут всю ночь проторчим, если ты вздумаешь мою корму целиком очищать, – предупреждаю я. Замучилась так, что даже засмеяться не могу.

– Тсс, – отвечает он, поглаживая, пытаясь оттереть.

Я умолкаю и предоставляю ему позаботиться обо мне. Постепенно я успокаиваюсь. Ноги перестают дрожать. Дыхание выравнивается. Вот уж не ожидала, что похлопывание по заднице поможет, а оно помогло. Прикосновения Джона с годами не изменились, такие же деликатные, хотя руки его загрубели, одеревенели, выступили суставы, кожа покрылась пятнами, как и повсюду на его и на моем теле. Во мне – сквозь дискомфорт, страх и усталость – чуть шевельнулось желание. Стою на ступеньках, обеими руками цепляясь за опору. Закрываю глаза.

Мы проспали до 13.35 следующего дня. Чувствую себя словно после десяти раундов с Рокки Грациано. Слезы проступают еще до того, как я открываю глаза. Отчасти из-за дискомфорта, но еще больше потому, что теперь я знаю. Дискомфорт лишь приблизил меня к этому знанию.

Перед сном я приняла все свои лекарства плюс две маленькие голубые таблетки, затем дала Джону три тайленола усиленного действия и валиум. Заперла дверь изнутри. Обошлось без полуночных визитов в туалет, никаких помех, никаких неприятностей с Джоном. Изнеможение взяло верх над всеми нашими недугами. Они забились в уголок, непривычные к такому недостатку внимания.

Не могу решить, ехать сегодня дальше или остаться здесь и передохнуть. Вспоминается Кевин, всегда предпочитающий осторожность. “Мама, если ты устала, тебя потряхивает, снижай темп. Именно в такие моменты происходят несчастные случаи. Они всякий раз происходят «ни с того ни с сего»”.

Он, конечно, прав. Даже на постоянном уровне “нездоровья” или “дискомфорта” удается обеспечить некоторую стабильность. Действуешь в уже привычных обстоятельствах. Но когда ты слишком напуган, устал или дискомфорт усилился – тут-то могут случиться всякие нехорошие вещи. Последние два дня подтверждают эту теорию: пробитая шина, попытка ограбления, опасное падение. Девчонка из “Мортон Солт” права: уж как посыплется, так посыплется[12].

Но что-то во мне рвется продолжить путь, двигаться вперед, встретить свой рок и пожать ему руку. Да, року доверять нельзя – парню в кричащем синтетическом костюме в клетку, изо рта воняет, на мизинце перстень с кубиком циркония. Скоро, скоро мы угодим в его царство, он добродушно похлопает нас по спинам мясистой влажной лапой, обнажит в улыбке желтые от никотина зубы и предложит: “Вон ту судьбу? Лучший выбор, поверьте”.

Лень решает за меня. Я проваливаюсь в полубессознательное состояние. Около 15.30 у Джона случается авария в постели. Впервые с ним такое приключилось. Теплая моча просачивается и на мою половину, заставляя открыть глаза. Хоть то хорошо, что нам пришлось подняться. Я чуть было не отругала Джона, но ведь это он не нарочно. И к тому же я слишком устала, чтобы злиться. Нужно снять с кровати белье. Потом я сама иду в туалет.

Выхожу и застаю Джона без штанов: он пытается натянуть на записанные трусы чистую пару брюк. Причем трусы испачканы не только мочой… ну да от подробностей я вас избавлю.

– Джон, трусы надо сменить.

– А, заткнись! – бурчит он.

Штаны у него натянуть не получается, потому что после прошлой ночи суставы занемели.

– Ступай в душ, умойся. От тебя воняет.

– Ничего подобного. У меня все в порядке. – И продолжает дергать и тянуть штаны.

Отказ мыться стал для нас проблемой некоторое время назад. И я сыта этим по горло.

– Ладно. Давай помогу, – говорю я. – Сними эти штаны.

Он приостанавливает борьбу со штанинами.

– Зачем?

– Так будет проще. Я помогу тебе натянуть их как следует.

Джон отпускает штаны, дает им упасть и переступает через них. Сунув руку в маленький ящик со всякой ерундой, я достаю ножницы, которыми Джон выравниваем пакеты с хлебом. Поскольку я стою у него за спиной, Джон не видит, как я прорезаю кромку его трусов. Пока он соображает, что к чему, резинка уже лопается, трусы падают на пол.

– Черт побери! Что ты натворила?

– Сейчас дам тебе новую пару. – Я бросаюсь к картонному ящику с одеждой так быстро, как позволяют мои сведенные судорогой ноги, вынимаю пару чистых трусов. Затем прихватываю кусок мыла и смачиваю теплой водой две тряпки. Джон тем временем пытается натянуть брюки на голую задницу.

– Погоди минутку, – прошу я. – Сядь. Потом вместе натянем штаны.

Он пристраивает задницу на стол, его орудие торчит у меня перед носом. Я натираю мылом одну из тряпок и вручаю ее Джону:

– Держи. Мойся.

Он ворчит, но подчиняется. Делает он это кое-как, но и то хорошо. Пока он возится, я снимаю с кровати постельное белье. Матрас у нас покрыт виниловой пленкой, его только протереть надо. Потом беру использованную тряпку, трусы в грязной корке, заношенные брюки и простыни, складываю все в мусорный мешок, чтобы выбросить по дороге. Настала пора избавляться от многих вещей.

Джон с трудом протаскивает чистые трусы через колени и натягивает их на задницу. Я беру вторую тряпку и обтираю ему лицо и шею. Ему нравится такая “ванна по-французски”, он принимается объяснять мне, как это приятно. Всякий раз упирается и не желает мыться, но когда чистый, то чувствует себя намного лучше. Я обрызгиваю его с головы до ног “Райт Гвардом”, мы натягиваем чистые слаксы и яркую гавайскую рубашку по выбору Джона, и он совсем приободряется.

– Чувствую себя великолепно.

– Очень рада, – отвечаю я, опускаясь на скамью у стола. – Потому что я выбилась из сил.

– Поехали, – говорит Джон.

На моих глазах он подравнивает хлебный пакет ножницами, которыми я только что разрезала его грязное исподнее. Спорить с ним мне невмоготу.

– Сейчас умоюсь, тогда и решим.

Полтора часа спустя, пересчитав свои синяки, омыв ссадины, приняв на свой лад “французскую ванну”, а кое-какие места помыв основателней и несколько раз чуть не упав (преимущество крошечного санузла – падать некуда, нет места, чтобы приземлиться), я тоже готова в путь. Мы оба принимаем свои лекарства – а я еще и маленькую голубую таблетку – и перекусываем: овсянка, сухофрукты, чай с тостами. На часах 17.07.

– Ну же, поехали, – говорит Джон и пытается отыскать ключи.

Я выглядываю в заднюю дверь и вижу в грязи следы – там, где мы барахтались ночью.