Удачный момент для того, чтобы рассказать, насколько я была тронута, что он не поленился усадить в кресло в этой элегантной квартире скелет Элвина Спенсера, но язвительные замечания уже мне поднадоели, поэтому я просто поблагодарила его.

– Тебе это нравится? Ну, когда есть много денег?

– Да, с деньгами я могу делать все, что захочу. По крайней мере, бо́льшую часть времени.

– Хотел бы и я так попробовать…

– А в чем проблема? Я думала, ты в любой момент можешь уйти в отставку и роскошно жить в Венесуэле. Вместе с Франчи.

– Да я не про деньги. Я про «делать все, что захочу»…

– А что бы ты хотел делать? Если бы не пошел служить в полицию?

– В городе мой папа все время ходил в бар с полицейскими, – начал он, затягиваясь. – О работе особо не распространялся, но было понятно, что я пойду по его стопам. Они мне сказали: либо полиция, либо пойдешь в инженеры.

– Да уж, тот еще выбор. Опять эти «они»… А если бы «их» не было? Что бы ты тогда делал?

– Мне такое даже в голову не приходило. Все есть как есть, ничего не поделаешь.

Руперт прислал за мной в аэропорт машину, и теперь я ехала на минивэне по Лондону, огромному и чужому. Мы миновали унылый портовый район, вдали замаячил силуэт города, краны и высотки, плотно застроенные новые спальные районы и огромные многоквартирные дома-коробки. Только когда мы въехали в центр города со стороны Смитфилда, я начала узнавать места. Многое казалось знакомым, но куда более оживленным и глянцевым, чем мне запомнилось. Я слишком долго просидела в своем захолустье. Машина медленно ползла по Шафтсбери-авеню, и я вдруг заметила, что то и дело поглядываю на себя в зеркало заднего вида. Во время нашей недолгой встречи на Биеннале как раз после открытия «Джентилески» в Венеции Руперт точно меня не узнал, но там было так много народу, что это, в общем-то, неудивительно. А вдруг он вспомнит меня, увидев в привычной обстановке? В тот вечер, когда он вышвырнул меня с работы, я довольно нелицеприятно высказалась о нем. Обычно я запоминаю людей, которые называют меня бездарным снобом, но, с другой стороны, я-то сама не бездарный сноб, поэтому откуда мне знать, как он отреагирует?

И все-таки в Венеции Руперт не узнал Джудит Рэшли просто потому, что не ожидал встретить там Джудит Рэшли. Память очень часто работает контекстуально, ассоциативно. Может казаться, что ты помнишь черты лица парня, который каждое утро делает тебе кофе латте с обезжиренным молоком, но стоит встретить его на улице без униформы бариста и бейджа с именем, как ты запросто пройдешь мимо. Про грузчиков я, конечно, тоже думала, но с ними проще: в «Британских картинах» царит строгая иерархия. Клиенты все время приходят и уходят, и даже если кому-то из грузчиков вдруг покажется, что очередной клиент напоминает бывшего сотрудника, он точно не позволит себе высказываться на этот счет. Остаются девочки-администраторы – «набор для специй», как их иногда называют, – но даже когда я сама работала в «Британских картинах», для меня они все были взаимозаменяемы и на одно лицо: европринцессы с роскошными блестящими гривами, раздающие каталоги в перерывах между катанием на горных лыжах. К тому же они были чересчур озабочены охотой на потенциальных мужей, чтобы вообще обращать внимание на неухоженную практикантку. Тогда я совершенно не годилась им в потенциальные конкурентки.

От волнения я в сотый раз поправила лацканы пиджака. В Сидерно дорогих брендов было раз-два и обчелся, но здесь, как и в любом итальянском городе, был стоковый магазин, и там я нашла темно-синий мешковатый костюм от «Селин», который надела с серой футболкой и однотонными брогами – скромно, но со вкусом. Историю открытия шедевра я уже давно выучила наизусть, но на всякий случай еще раз повторила ее про себя от начала до конца, и тут минивэн въехал на задний двор «Британских картин». Там меня уже ожидал Руперт – необъятный и еще более отвратительный, чем раньше. О’кей, Джудит. Шоу начинается.

Он вяло пожал мне руку своей пухлой лапищей, пока грузчики опускали рампу грузовика и грузили картину на тележку с такими предосторожностями, будто выносили больного из кареты «скорой помощи». Руперт попытался припомнить нашу последнюю встречу в Венеции, но сразу стало ясно, что он не видит ничего общего между Элизабет Тирлинк и Джудит Рэшли, или «э-э-э, как там тебя», как он обычно ко мне обращался в старые времена. Мы торжественно проследовали за тележкой в подвал. Идя по когда-то знакомому мне маршруту через запутанный лабиринт коридоров, ведущих на склад, мы прошли мимо чудесного, высокомерного портрета работы Бронзино, а потом мимо кресла, в которое кто-то усадил игрушечного миньона – у местных грузчиков всегда было отличное чувство юмора. Улыбнувшись про себя, я вспомнила, какое счастье когда-то испытывала, спускаясь сюда и получая возможность находиться среди такой красоты. Для просмотра все было уже подготовлено, и Руперт в нетерпении подался вперед, пока с картины снимали все многочисленные упаковочные слои.

– Должен признаться, мне не терпится увидеть ее! – раскатистым басом заявил он, и двое грузчиков тут же почтительно отступили назад, ни одного из них я раньше не видела.

– Здравствуйте, меня зовут Элизабет, – твердо сказала я, протягивая руку одному из них.

– Прошу прощения! – засуетился Руперт. – Это Джим, а это… э-э-э…

– Малкольм, сэр, – подсказал тот, что был постарше.

Руперт устроил целое шоу из настройки ультрафиолетовых ламп, проверки доски с помощью огромного старомодного увеличительного стекла, а потом – современной лупы. На протяжении всего процесса он одобрительно похрюкивал. Эти звуки были мне до боли знакомы, но теперь я изо всех сил старалась скрыть отвращение.

– Хорошо, очень хорошо!

– Думаю, да.

– А вы что скажете, Джим? – спросила я, и Руперт с преисполненной терпения улыбкой повернулся к грузчику – с таким видом хорошие родители интересуются мнением ребенка.

– Как по мне, так отлично, мисс!

Меня немного отпустило. Из всех сотрудников «Британских картин» у грузчиков глаз наметан лучше всех.

– Что ж, в таком случае, если вы не возражаете, мисс Тирлинк, я скажу ребятам начинать экспертизу прямо сейчас!

– Конечно не возражаю!

– К сожалению, вам предстоит подписать еще массу бумаг. Я попрошу кого-нибудь из отдела этим заняться, а мы с вами тем временем можем выпить чайку. Как вам такая идея?

Неестественная небрежность в манерах – хороший знак. Очень хороший знак! Если бы Руперт не повел себя так, как будто я только что преподнесла ему фруктовый кекс для церковной ярмарки, я бы засомневалась, что мне удалось убедить его. Он отправил сообщение с мобильного, и на удивление быстро рядом с нами возникла молодая девушка в дешевом черном костюме, которая старалась изо всех сил, но пока что явно не очень успешно. С такой потрясающей гривой золотисто-рыжих локонов в стиле прерафаэлитов она могла бы выглядеть очень привлекательно, если бы не перестаралась с пудрой, ведь у нее и так была шикарная светлая кожа. Вот только в ультрафиолетовом свете станка за нами стало совершенно очевидно то, что она так сильно пыталась замаскировать: девушка недавно плакала, но виду не подала, не желая, чтобы Руперт заметил.